Рожденная революцией

В три утра Коля подвел первые итоги. Они давали вполне реальную надежду на то, что преступники будут обнаружены в самое ближайшее время…

– Я был в наградном отделе, – доложил Смирнов. – Медаль сто тридцать один восемьдесят три десять «За боевые заслуги» выдана Тишкову Петру Емельяновичу тринадцатого февраля сорок пятого года за отличие при взятии Будапешта. Тишков – москвич, в июне этого года умер. Медаль находилась в семье. Старший сын Тишкова – Евгений Петрович в сорок четвертом году был осужден за бандитизм к двадцати пяти годам лишения свободы. Из лагеря бежал. В настоящее время находится в розыске. Вероятнее всего, это он, – Смирнов положил на стол фотографию Тишкова. – Его фото и наш фоторобот – один к одному.

– Значит, они «работают», переодевшись в нашу форму, – заметил Виктор. – Вот почему мы не имели свидетелей. Вы правильно тогда сказали, Николай Федорович. Люди все видели и не обращали внимания. Ну кто подумает, что работники милиции – бандиты?

– Есть предварительный анализ крови из вагона, – сказал Миронов. – Она третьей группы. Кровь Султанова – этой же группы.

– Фотографии бандитов розданы всем нашим работникам, – сообщил Виктор. – Сомнений больше нет, и я считаю: нужно отдать приказ: бандитов задержать и обезвредить любыми средствами, в случае необходимости оружие применять разрешается без ограничений.

– Согласен, – кивнул Коля. – Но эта сторона дела, так сказать, внешняя. Если повезет. Мы же должны идти своим путем. Проверяйте связи Тишкова, Султанова, Ярцева и Самариных. Главные открытия нас ждут только на этом направлении. И последнее. – Коля посмотрел на Смирнова: – Старшего лейтенанта Смирнова включите в состав опергруппы. Начальнику транспортного отдела я позвоню.

С женой Султанова Виктор решил поговорить сам. Она жила недалеко от Пушкинской площади, и Виктор предложил встретиться неофициально, в сквере на Советской площади.

Она была в трауре – Виктор сразу ее узнал. Разговор долго не клеился – едва начав его, она тут же заплакала, и Виктору стоило огромного труда ее успокоить. Задавать наводящие вопросы было неудобно, но постепенно Виктор притерпелся к ее сбивчивой, прыгающей с мысли на мысль речи и вдруг поймал себя на том, что слушает ее с интересом и сочувствием. А она рассказывала о том, как в далеком двадцатом встретила в Каракумах черного от загара красного командира-туркмена, и этот командир, вопреки всем обычаям и традициям, влюбился в русскую, да не просто влюбился, а рассорился со всеми родственниками и женился. А потом гоняли они по пескам басмаческие банды, мучились от непереносимой жажды и залечивали раны от басмаческих пуль. В тридцатом Султанов поступил на медицинский. И за прошедшие пятнадцать лет стал не просто опытным врачом, а доктором наук, профессором, разрабатывал перспективное направление в лечении сердечнососудистых заболеваний. И вот все кончилось. Оборвалось. Пересекли жизненный путь доктора Султанова три подонка.

– Ну что же, – сказал Виктор, – я не буду вас утешать, это бессмысленно. Если возмездие может послужить хоть каким-то утешением, я вам обещаю: преступники получат по заслугам. У нас сейчас только один вопрос: кто, кроме Ярцева и вашего мужа, мог знать о продаже дачи, о деньгах?

– Никто, – она раскрыла сумочку, протянула Виктору сложенную вчетверо бумажку. – Даже от сына мы это скрыли.

– «Аня, – прочитал Кондаков, – Юрий ничего не должен знать о продаже дачи, о деньгах. Сегодня вечером Ярцев со мною рассчитается, поэтому буду поздно, приеду с 9-часовым. Встречай на Савеловском, если будет время…»

– А у меня было ночное дежурство, а я не смогла его встретить… – И она снова заплакала.

– А почему вы скрыли все это от сына? – осторожно спросил Виктор.

– Знаете, какие теперь дети, – она вздохнула сквозь слезы. – Мы решили послать деньги родителям мужа, они в очень трудном положении сейчас: там было землетрясение, дом пропал, а Юрий категорически возражал, настаивал на покупке автомобиля.

– Спасибо вам, – Виктор ушел.

…Панайотова допрашивал Олег. Любитель антиквариата сидел на табурете посредине следственного кабинета тюрьмы и с тоской посматривал в сторону зарешеченного окна. Сквозь мутноватое стекло виднелись бесчисленные московские крыши.

– Они уже на воле? – показал Панайотов в сторону окна. – Крыши эти?

– Да, – кивнул Олег. – За пределами тюрьмы, так сказать. У вас нет настроения поговорить откровенно?

– Нет. Не о чем.

– Ну, как же, – Олег протянул арестованному лист бумаги. – Вот список драгоценностей, снятых с погибших людей. Эти драгоценности обнаружены у вас и опознаны родственниками погибших.

– А я при чем? – вяло спросил Панайотов.

– А «Санько»? – продолжал Олег. – Помните? Что он бандит, вы хорошо знали, правда? А этих вы знаете? – Он показал Панайотову фотографию Тишкова и фотороботы двух других.

Панайотов посмотрел и отвел глаза:

– Нет, не знаю.

– И то, что они людей в поездах резали и грабили, а вещи вам носили, – этого вы тоже не знаете?

Панайотов промолчал.