Рожденная революцией

– Витя, зачем ты вещи у спекулянтов покупаешь? Узнают – тебя выгонят. Ты же чистым, безупречным должен быть.

– Как ты, что ли? – отпарировал Витька.

– Ну, при чем здесь я? О тебе знаешь что говорят на заводе? Дурачок приблатненный!

– Придумала?

– Нет… – Зина покачала головой.

– А мне плевать! – Витька бешено уставился на Зину. – Кто это говорит? Тот, кто сначала статейки из газеты вслух читает, а потом тащит все, что плохо лежит? Демагоги и фарисеи – вот кто это говорит! Из зависти.

– Чему завидовать? – вздохнула Зина.

– Тому, как я выгляжу, а они – вахлаки вахлаками. Все на одно лицо, как дети из приюта! Я независимый человек, а они все в рот начальству смотрят. А я начальство терпеть, между прочим, не могу!

– Глупо это, Витя. По-детски. Бросаешься на всех. Так ничего не докажешь. И начальство не стоит под одну гребенку стричь. Начальники тоже разные бывают.

– А я и не стригу. – Витька снял со стены фотографию собаки. – Мать вызывают в ЖЭК, говорят: «Ваша собака лает». Мать отвечает: «Она же не умеет иначе, она – собака». А они ей: «Жильцам покоя нет. Жильцы нервные. У нас, мол, на первом месте – люди. А собак старые барыни держали до революции».

– Ну, идиоты это сказали. – Зина пыталась успокоить Витьку.

– Идиоты? – Витька вскочил. – У этих идиотов – права! Власть! Говорят, чтоб в двадцать четыре часа собаки не было. Отдали мы Пуха. Мать все время плачет, а фотографию снимать не велит…

– Эх, Витька-Витька, – Зина подошла к нему, придвинула стул. – Давай прямо сейчас поедем и привезем Пуха назад.

– Нету Пуха, – хмуро сказал Витька.

– Как это нету?

– Нету, и все, – обозлился Витька. – Неделю целую мы пытались его пристроить – никто не берет. В газете один знаменитый фельетонист статью против собак написал. Наш сосед после этого свою кошку с восьмого этажа сбросил. От них, говорит, одна зараза. Я Пуха в ветеринарку отвез…

Зина долго смотрела на Витьку и молчала. Вошла мать.

– Случилось что-нибудь? – тревожно спросила она.

– Зачем вы так? – Зина положила фотографию на стол. – Гадко… это.

– Не нужно, Зиночка, – остановила ее мать. – Осуждать всегда легко. А меня участковый предупредил: «Еще раз жильцы пожалуются, я вам на работу письмо напишу…» Что оставалось делать?

– Не знаю. Но я бы не отдала.

– А я знала, что будет, если мы не отдадим. – Мать горько улыбнулась. – Пришло бы письмо на работу. Разве хватило бы у меня нервов? А конец все равно один. Общественность есть общественность. Ее не переспоришь.

– Я пойду. – Зина остановилась на пороге. – Вы об уродстве каком-то говорите. Все у вас, как в кривом зеркале!

– Я ведь не обобщаю, – тихо сказала мать. – Просто нам не повезло, вот и все.

Зина вышла из подъезда Витькиного дома и нос к носу столкнулась с Эсадзе. Эльдар был одет подчеркнуто элегантно.

– Караулишь? – зло спросила Зина.

– Почему? – примирительно улыбнулся Эсадзе. – Просто жду.

– По-моему, я тебя не просила. – Зина с трудом взяла себя в руки.

– Зачем просить? – удивился он. – Я, как человек и как твой секретарь, кстати, – он поднял палец, – обязан заботиться о тебе.

– Спасибо, – Зина подняла глаза вверх: было темно, но все же ей показалось, что за Витькиным окном мелькнуло чье-то лицо. – А теперь – тебе направо, мне – налево.

– Подожди, – он удержал ее. – Зачем к нему ходишь? Его давно гнать пора – с работы, отовсюду! Фарцовщик он!

– Ты мне мораль читаешь как секретарь комсомольской организации или как отвергнутый… ухажер?

– Глупо. – Эсадзе побелел от обиды. – Я тебя предостеречь хочу как твой друг. Им милиция интересуется. Сегодня я на работу иду – встречается участковый. – Эсадзе улыбнулся. – Я во-он в том доме живу… Приходи в гости.

– И что он? Участковый?

Эсадзе оглянулся, увидел зеленый огонек такси:

– Алё, шеф! – крикнул он. Распахнул дверцу: – Садись, Зина. Ты ведь на другом конце города живешь. Позволь, я провожу тебя. По дороге все расскажу…

Зина заколебалась. Но желание узнать, что же именно сообщил Эсадзе участковый, пересилило.

– Хорошо. Только я сяду сзади, а ты рядом с шофером.

– Как скажешь, – помрачнел Эсадзе.

Такси уехало. Следом за ним двинулся «Москвич»-фургон…

Витька уже ложился спать, когда позвонил Бородаев.

– Витя, – сказал он и замолчал. В трубке слышалось только прерывистое дыхание. – Витя, – повторил он. – Я тебя предупреждал. Ты помолчи, ничего не говори. Час назад ухожу с завода – Эсадзе маячит… Отутюженный… Прыщ.

– Видел, – хмуро сказал Витька. – Зина с ним в такси уехала. От меня вышла и… Чего тебе? Я спать хочу.

– Нет, правда, – вздохнул Бородаев. – Обидно мне. За друга.

– Ну и будь здоров. – Витька хотел было повесить трубку, но отчаянный крик Бородаева остановил его.

– Витя! – завопил тот. – Я из автомата звоню! Я их в окошечко вижу. Сквозь стекло! Не чужой ты мне, и больно мне за твою поломанную жизнь! Садись в такси и пулей сюда! Он надругается, а мы молчать будем? Жми!

– Денег ни копья, – заколебался Витька. – Да и что мы ему сделаем? Руки коротки.

– Не скажи, Витя, – с тоской произнес Бородаев. – Не скажи. Я тебе друг или как?