Рожденная революцией

Маша заперлась в своей комнате. Она перелистывала страницу за страницей и вдруг поймала себя на мысли, что не понимает прочитанного. Виконт де Вальмон и маркиза де Мартейль не занимали ее. Она думала о случившемся, но не гибель Жичигиных волновала ее. Она жалела несчастную Галину Николаевну, с некоторой долей злорадства вспоминала Аристарха Николаевича – так ему и надо, старому лицемеру и подлецу, получил свое, но все это было уже в прошлом и с каждым мгновением это прошлое отступало все дальше и дальше, и какое в сущности было ей дело до двух совершенно чужих ей, даже враждебно к ней настроенных людей? Разве потерпела бы покойная Галина Николаевна ее, Машу, после того, как застигла супруга чуть ли не у ног девчонки, подобранной на улице из милости! Какое ей дело до чужих… Нет ей никакого дела до чужих, но ведь она думает о них снова! Об этих «хамах» из уголовного розыска. Один ушел – совершеннейший моветон и быдло, второй пришел – за обложкой словаря прячет духовную нищету, а вообще-то, все они одним миром мазаны, – и те, и эти… Что Кутьков, то и дубина-начальник из полиции или как ее там? Им бы всем убить, ограбить, изнасиловать. И чего он там сидит, этот болван со словарем?

Маша вышла из комнаты, раздраженно хлопнула дверью.

– Послушайте, как как вас там… – Она вытянула руку и пошевелила пальцами. – Вы все на одно лицо, я вас путаю…

Афиноген закрыл словарь и встал:

– Здравствуйте еще раз, Маша… Меня зовут Афиноген.

– Я не разрешала называть себя по имени! – возмутилась она.

– Ради бога, – сморщился Афиноген. – Простите, гражданка Вентулова. – И Афиноген снова углубился в словарь.

Разговора не получилось… Маша раздраженно прошлась по кухне взад-вперед. Афиноген читал. Маша взяла чайник и швырнула его на пол. Афиноген поднял голову, удивленно посмотрел и пожал плечами. По полу растеклась огромная лужа – чайник был полон воды. Маша подождала несколько секунд и сказала:

– Раз уж вы здесь – давайте поговорим. Собственно, что вам от меня нужно?

– Начальник вам объяснил, – сухо сказал Афиноген. – Вы должны опознать преступников.

– Я никому и ничего не должна. – Маша подошла к Афиногену вплотную. – Между прочим, я тоже объяснила вашему, этому, что «опознать» никого не могу. Не помню! И хватит об этом. Слушайте, а почему вы пошли служить в полицию?

– Смена власти не означает исчезновения преступности, – объяснил, Афиноген. – Маркс учит, что…

– А мне безразлично, чему учит и кто учит, – перебила Маша. – Меня учили шить, готовить, быть женой и матерью. У Маркса про это не написано?

– Написано. Маркс учит, что в свое время женщина станет свободным человеком. Как и мужчина.

– Значит, я была несвободна? – с иронией спросила Маша. – А вы меня освободили?

– Да. Вы это скоро поймете.

– Уже поняла. У нас было имение – его сожгли. Был дом – его разграбили. Были родственники – их убили. Убили за то, что отец, дед, прадед – все, до двадцатого колена, верой и правдой служили России! Нас от всего освободили. Спасибо вам, освободители…

– А у меня был отец, – сказал Афиноген, – его забили насмерть в полицейском участке. Он заступился за соседского мальчишку, над которым издевался околоточный… И мать была… Она в тот же вечер, что и отец, умерла, – не пережила… Братья были… Вчера письмо получил – младший, Володька, погиб на Южном фронте… Один я теперь… Так что же? Чей счет крупнее! Мои деды и прадеды на вас испокон веку спину гнули и умирали от голода и побоев. А я, между прочим, на вас не бросаюсь, Маша. А что во время революции обидели вас… Плохо это. Но неизбежно. Простите тех, кто от вековой озлобленности и темноты уничтожил ваш дом. Я бы этого не сделал.

Маша повернулась и молча ушла.

Вечером следующего дня Коля получил письмо из Петрограда.