Рожденная в битвах. Шотландия до конца XIV века

Было и обратное стремление — далекая, загадочная и романтическая страна издавна манила россиян. В русской «Космографии» XVII в. о «Шкотском Королевстве» говорилось: «Иные толкуют [значение имени Эдинбурга] — “крыле рыцерские”, потому что в том городе множество воинских людей… Шкотские люди на войне чести и славы храбростию своею доходят, и во время войны король не ищет из иных земель ратных людей, своими людми храбро и мужствено против всякого своего недруга воюет, а воинские люди, не щадя голов своих, за государя своего стоят. То Шкотское Королевство к житию человеческому и ко всякому прохладству многие иные государства превосходит… Хотя земля песчана, а однако хлебородна. Люди в ней веселого, здравого пребывания».^{9} В 1776–1779 гг. княгиня Е. Р. Дашкова жила в Эдинбурге, где учился ее сын Павел, увлеченно общалась со всеми корифеями шотландского Просвещения и вспоминала об этой поре как о «самой спокойной и счастливой, выпавшей мне на долю в этом мире»^{10}. Известный литератор А. И. Тургенев, наблюдая культурный и промышленный подъем, писал: «Отчизна Вальтера Скотта благодетельствует родине Карамзина и Державина. Татарщина не может долго устоять против этого угольного дыма шотландского; он проест ей глаза, и они прояснятся».^{11},[3] Философ и поэт В. С. Соловьев в 1893 г. побывал в самом сердце горного края и на собственном опыте утверждал, что «гаэльский язык ближе к русскому, чем к английскому».^{12}

У России и Шотландии общий небесный покровитель — Святой Апостол Андрей Первозванный, и в дополнение к христианской вере, пусть и разных конфессий,[4] Андреевскому ордену и флагу, в судьбах двух стран и народов немало сходного: суровая северная природа и сложный климат; полиэтничность и многообразие культур; длительная и жестокая борьба за самоопределение против угроз извне и изнутри; сильные и прочные семейно-родовые связи; поразительное по размаху влияние на огромных мировых пространствах. Я отнюдь не одинок во мнении, что близки и многие черты двух национальных характеров — от воинских доблестей и боевого духа, великого упорства и долготерпения до веселых и неуемных застолий с пением и плясками и кулинарных пристрастий, включая простую крестьянскую снедь, крепкие зерновые напитки, выпечку и сласти. Стоит ли дивиться, почему за пределами их отечества именно у нас более всего известны и любимы произведения Роберта Бернса, сэра Вальтера Скотта, Роберта Льюиса Стивенсона и даже «Поэмы Оссиана» Джеймса Макферсона, прекрасно переизданные по-русски не так давно?^{13} Здесь же прибавлю, что первый перевод из русской художественной литературы, изданный на английском языке, — «Сказка о царевиче Хлоре» императрицы Екатерины II (1781)^{14} — осуществил служивший в Петербурге шотландский врач Мэтью Гатри (1743–1807), потомок сокольничих королей Скоттов, лэрдов из Хокерстона близ Форфара; первый перевод И. С. Тургенева на английский выполнил шотландец Дж. М. Д. Миклджон («Записки охотника», 1855), а первая в англоязычном мире постановка чеховской пьесы состоялась в Глазго («Чайка», 1909). Но этот предмет вполне достоин отдельного пристального рассмотрения.

В 1828 г., посетив Шотландию, Александр Тургенев нашел, что в ней «все напоминает рыцарство и Средние Века, здесь недавно только прекратившиеся».^{15} Подобное впечатление может сложиться и сегодня: эта страна и ее прошлое не столь уж далеки от нас. Я надеюсь, что моя книга поможет лучше узнать Шотландию, выходцы из которой так много сделали в России и для России, но которая до сих пор все-таки мало известна россиянам, несмотря на рост туризма, зарубежного обучения и эмиграции.

Выпуская в свет второе издание моей книги накануне исторического референдума о независимости Шотландии и не видя смысла в необоснованной и торопливой переработке, я ограничиваюсь кое-какой правкой и рядом небольших, но важных дополнений. Это связано с тем, что, сколько могу судить, за последнее время обнаружилось немного прежде неизвестных источников по данному периоду, а заметные успехи археологии, других дисциплин и новейшие труды моих британских коллег (указанные в расширенной библиографии), при всех их бесспорных достоинствах и обилии свежих деталей в изучении и постижении шотландской истории до конца XIV в., пока не побудили меня к пересмотру научных взглядов. Я не думаю, например, что понятие «феодализм» безнадежно устарело и не имеет особого смысла — хотя бы потому, что веками земельные пожалования даровались короной in feodo, о чем прямо гласят тысячи документов, и даже Апостольский Престол отвергал «феодальное» право английских королей на Шотландию (см. ниже). Во всяком случае, такие термины намного более обоснованы, чем «готика» для средневековой архитектуры, да и от последнего я тоже не считаю разумным отрекаться, будучи страстным поклонником этого стиля. К тому же я верю, что мне еще представится возможность вернуться к этой великой и увлекательной эпохе в ее шотландских проявлениях и тщательно учесть последние научные открытия.