Рожденная в огне

– Помню ненависть в ее глазах. И страх тоже. Страх – я поняла это гораздо позднее – за меня. Чтобы я не повторила того, что случилось с ней: ребенок во чреве и пустота в душе. Я всегда ощущала: она не любит меня, как другие матери своих детей, а к Брианне относится лучше, чем ко мне. Но сначала не знала отчего.

Мегги отвела его руки от своего лица, поднялась со стула и подошла к двери, ведущей на небольшой каменный балкон, уставленный горшками с геранью.

– Не нужно больше вспоминать об этом, – проговорил Роган ей в спину.

– Нет, я уж закончу… Она… Мы привыкли говорить о ней в третьем лице – «она». Как о чужом человеке. Это нехорошо, но это так. Так вот, она сказала тогда, после того, как избила меня, что я отмечена грехом. На всю жизнь. И должна его нести. И что мой ребенок, если появится, тоже будет делить со мной этот грех.

– Это отвратительно, Мегги! – Роган повернул ее к себе, положил руки ей на плечи. – Какой-то идиотский фанатизм.

– Она была убеждена, что говорит святую правду. Что Бог наказал ее за ночь греха, а меня – за то, что я в нем появилась на свет. Стоило ей взглянуть на меня, как она вспоминала о содеянном. О том, что была вынуждена пойти на этот брак, который ей претил. Бросить то, чем занималась, на что возлагала надежды. Прости, что повторяю одно и то же, но для меня это привычный и многолетний разговор с самою собой. А теперь вот добавилось то, что я узнала от твоей бабушки, и это довершило картину.

– Но бить ребенка и говорить ему такие вещи! Да еще оправдываться именем Бога! – Роган был вне себя; голубые глаза сверкали от гнева и отвращения.

– Знаешь, отец говорил примерно то же, что и ты, когда пришел домой. Я думала, он ударит ее. Никогда не видела его в такой ярости. Они так ссорились и такое кричали друг другу, что лучше бы уж подрались. Я в ужасе убежала в спальню, и Брианна, ей не было и десяти, совала мне какие-то успокоительные таблетки. Руки у нее тряслись. Я тоже вся тряслась. Наверное, весь дом тогда содрогался от их криков и моих рыданий.

Мегги не противилась, когда Роган крепко обнял ее, но продолжала говорить, просто не могла остановиться. Глаза у нее были сухими, голос странно спокоен.

– Я думала, после этого отец уйдет из дома. Насовсем. Такое они наговорили друг другу, что жить под одной крышей было невозможно. Так мне казалось. Я хотела этого и чтобы он взял меня и Брианну с собой. Куда угодно, хоть на край света! Но он не ушел. Позднее он говорил, что тоже расплачивается – за то, что думал, будто любит ее, за свою похоть. И будет расплачиваться до самой смерти.

Мегги снова вырвалась из рук Рогана, но говорить не перестала.

– После этого прошло еще десять с лишним лет. Мать больше никогда не поднимала на меня руку, но жили мы, как грешники в аду. Отец старался показать мне свою любовь, делал все, что мог. Только что он мог, оставаясь в этом доме? Порой я как будто слышала – и меня страшно мучила эта мысль, – как он говорит самому себе: если бы не она, не я то есть, он бы, наверное, ушел из дома и был бы свободен делать то, что хочет, и любить, кого хочет.

– Но ты сама, – сказал Роган, – неужели ты всерьез считаешь, что грехи отцов, как сказано в Библии, падут.., и так далее…

– Любимое выражение моей матери. Нет, – покачала головой Мегги, – я так не думаю. Но ведь это уже ничего не меняет. У меня в душе.., в крови.., стойкий страх перед браком. Может, своего рода болезнь. И я никогда не решусь заключить тебя в эту тюрьму.

– Но ты ведь не настолько неразумна, чтобы думать: то, что произошло с твоими родителями, происходит со всеми?

– Не настолько. Даже надеюсь, что теперь, когда она освободилась от материнского ига, Брианна выйдет замуж и нарожает детей. Она всегда хотела иметь семью.

– Вот видишь. А ты?

– А я нет. – Голос ее звучал бесстрастно и глухо. – У меня есть моя работа, и я хочу быть одна.

– Ты была напугана с детства и пребываешь в этом состоянии до сих пор.

– Наверное. Я часто сама себе говорю, – она еще дальше отодвинулась от него, – какая из меня жена или мать при всем этом?

– Но твоя сестра жила в том же доме. В той же семье.

– Она не была в роли главной виновницы. И вообще, она другая по натуре. Ей нужны люди, обустроенный дом. А я… Ты совершенно правильно сказал, что я упряма, резка, погружена в себя.

– Я и не отрекаюсь от своих слов. Но тебя сделали такой. Ты вынуждена такой быть. Однако умеешь быть и другой, Мегги, я теперь знаю это: преданной, сострадающей, любящей. И я полюбил не отдельные твои черты, а всю тебя целиком. И хочу вместе с тобой провести свою жизнь.

Что-то словно задрожало в ее душе – и разбилось на мелкие кусочки, как хрусталь под небрежной рукой.

– Разве ты не слышал, что я только сейчас говорила?

– Каждое слово. И теперь знаю: ты не только любишь меня, но и нуждаешься во мне.

Она вцепилась обеими руками в волосы и рванула их, словно хотела снять с себя скальп.

– Мне никто не нужен!