Рожденная второй

В глубине души хочется думать, что эти восемь убийств я совершила из милосердия. Все они так или иначе умерли бы, их бы смыло водой, кроме парня в лифте. Тот мог и выжить. Но сколько третьерожденных убил этот агент? Судя по зарубкам смерти – не меньше пары десятков. Может, я восстановила справедливость.

Итак, теперь я хранитель контрабанды, за которую меня могут замучить до смерти. Когда появилось время все обдумать, я с ослепительной ясностью увидела каждую свою ошибку. Я выбралась из камеры за несколько часов до того, как мое наказание было официально закончено – прокол первый. Если кто-нибудь поинтересуется у Меча Холкомба, тот скажет, что не выпускал меня – прокол второй. Я не отметилась ни на одном сканере – ни когда якобы покинула изолятор в пять утра, ни когда прибыла в воздушные казармы в пять двадцать, кроме отметки у моего шкафчика в раздевалке, – проколы три и четыре.

Все больше убеждаюсь, что в любой момент в дверь моей капсулы постучит агент Кроу и арестует меня. Но часы идут, а ничего не происходит. Я включаю виртуальный экран на потолке. Ни одного сообщения о взрыве в Цензе. Все новости только о полуфинале Состязаний второрожденных. Половина участников карабкается на склон горы, а остальные, укрывшись за утесом, осыпают их термоядерными стрелами. В душе у меня будто что-то умирает.

* * *

Просыпаюсь. Экран над головой все еще работает. Комментаторы обсуждают гибель нескольких участников из Удела Морей. Они сгорели: в ходе воздушных состязаний их сверхлегкий самолет был взорван.

В мою дверь стучат.

– Розель? – слышится знакомый голос.

Спешно бросаюсь к панели и открываю. С лестницы на меня смотрит Хоторн.

– Привет, – выдавливает он улыбку. – Как ты?

– Чуть не схлопотала инфаркт. Думала, это Кроу. – Я потираю сонные глаза.

– Он остался на базе «Каменный лес», – успокаивает Хоторн. Его взгляд горит ненавистью. – Мы в воздухе. Летим к «Сумеречному лесу».

– Долго я спала?

– Пропустила завтрак и обед. Уже четырнадцать ноль-ноль. – Он вручает мне сухпаек в серебристой фольге. – Макароны с индейкой – вполне съедобно. Ты ведь знаешь, что можно выходить? Мы больше не в изоляции. Пока стояли в доке, начальство дергалось, но когда отчалили, все успокоились. Нам дали допуск к полевой работе.

– Серьезно?

Он встревожен, но я испытываю облегчение. Теперь агенту Кроу сложнее добраться до Хоторна. Я не знаю, как защитить его после гибели Агнес. Просто решаю молчать о тысячах меток, спрятанных у меня в шкафчике. Не стоит втягивать в это Хоторна.

– Хочешь со мной на пробежку? – предлагает он.

Киваю, убираю сухпаек и выбираюсь из капсулы. Мы отправляемся в раздевалку. Я выбираю тренировочную футболку и подходящие легинсы. Как видно, стесняться здесь не принято. Повсюду разгуливают обнаженные женщины и мужчины. Хватаю одежду и иду переодеваться в душевую кабинку.

Хоторн, скрестив руки на груди, ждет, прислонясь к моему шкафчику.

– Ты собираешься это проделывать всякий раз, как понадобится переодеться? – ухмыляется он.

– Именно. – Присев на одно колено, застегиваю беговую обувь.

– Почему ты прячешься? Что у тебя там – мерзкие бородавки?

– Нет у меня никаких бородавок.

– Могу одолжить «заслуг», чтобы ты их убрала.

Я тут же заливаюсь краской.

– Хоторн… Ты с десяти лет раздеваешься вместе с этими людьми. Я никогда не переодевалась ни в чьем присутствии с тех пор, как стала справляться с одеждой самостоятельно.

– Твой канал транслировал, как ты тренировалась, ела и училась – почти все о твоей жизни, но мы ни разу не заглядывали к тебе в комнату.

– Все, что ты видел, и была моя комната. То есть мои комнаты. Мне отвели целое крыло Дворца Мечей.

Мы выходим из раздевалки и идем мимо рядов капсул к сердцевине, запрыгиваем на подножку лицом друг к другу, и нас уносит вниз.

Хоторн склоняется ближе.

– Каково это было?

– Одиноко. Временами я думала, что если со мной никто не заговорит, я просто сойду с ума. Иногда казалось, я призрак, и меня замечают только видеодроны. А теперь такое ощущение, что меня наконец видят все и никак не отведут взгляд.

Мы сходим на тренировочной палубе. Ее периметр опоясывает беговая дорожка. Когда мы с Хоторном проходим мимо солдат, те умолкают и таращатся на меня.

– Понимаю, о чем ты, – говорит Хоторн. – Это ненадолго. Полк привыкнет к тебе, а потом и внимание обращать перестанет.

Первые четырнадцать миль мы с Хоторном бежим в ногу. Здорово размяться после нескольких дней вынужденного простоя. Я не тренировалась нормально с тех пор, как покинула Дворец Мечей, – с тех пор, как потеряла Дюну. Мы обгоняем других бегунов, но нас никто не обходит. На последней миле Хоторн вырывается вперед. Я стараюсь его догнать, но это невозможно, и в итоге он опережает меня на сто ярдов. Ради приличия на финише он старательно изображает одышку. У меня колет бок.

– Ты ведь нечасто проигрываешь? – спрашивает Хоторн.

– Кажется… ты легко… меня победил. – Я перестаю изображать невозмутимость и, прихрамывая, плетусь по дорожке, уставясь в потолок. Задыхаюсь так, будто вот-вот умру. – На последней миле… я чуть не сдохла.