За время моего пребывания в Дублине, я дала две клятвы. Первую — Серой Женщине, скрестив при этом пальцы, поскольку сучка пыталась убить Дэни, а это само по себе было непростительным проступком, к тому же я знала, что она продолжит убивать невинных. До бесконечности, пока ее кто-нибудь не остановит. Она крала бы их красоту, мучила и играла бы ими, пока они не погибли бы. А те люди были чьими-то сестрами, братьями, сыновьями и дочерями. Человеческая раса продолжала бы нести потери. Я изначально не собиралась сдерживать то обещание. Вынужденная клятва, которую даёшь убийце, угрожающему жизни любимого человека, не имеет силы настоящей клятвы. Это шантаж.
И совсем недавно я дала еще одну, которую буду сдерживать вечно. Даже если придется заплатить непомерную цену. Даже если она будет причинять мне невероятную боль, а в том, что так и будет, я даже не сомневаюсь. Я ответила Риодану спокойным взглядом:
Спустя мгновение, он кивнул головой.
Шон повернулся ко мне.
— А ты не видела Кэт, Мак?
— В последнее время нет, — я позаимствовала у Риодана его манеру уклонятся от ответов, поскольку даже Кристиан с трудом мог распознать в его словах ложь. Я ведь не видела ее. В последнее время. «Последнее время» понятие растяжимое. Фокус тот же, как и при обмане полиграфа: пока врешь, говори своему мозгу правду. — Но я уверена, что с ней все в порядке, — поспешно добавила я, не желая, чтобы он беспокоился еще сильнее. От стресса и недосыпа у него под глазами образовались темные круги. Могу представить, через что ему приходится проходить.
— А я в этом, черт возьми, вовсе не уверен. Ее никто не видел вот уже несколько недель.
— Дэни тоже не было несколько недель, — ответила я. — И она вернулась в целости и сохранности, — ну, это не совсем соответствует истине, но она же
Он покачал головой.
— Никто в аббатстве ничего не слышал о ней. А Кэт никогда не исчезает, не сообщив мне. Мы рассказываем друг другу все.
Риодан сухо заметил:
— Никто не рассказывает друг другу все.
— Только не мы, — невозмутимо заявил Шон. — Говорю тебе, я сильно обеспокоен. Это непохоже на мою Кэт. Я дважды в день прохожу мимо Дублинского Замка, проверяя тела, которые Стражи убирают с улиц.
Я мысленно поежилась.
— Мне жаль, Шон. Я могу чем-то помочь? — едва удержалась, чтобы не бросить на Риодана язвительный взгляд. Шон очень переживал из-за Кэт и имел на это полное право. Если кто-то сейчас терялся в Дублине, то шансы обнаружить его мертвым были весьма высоки.
Утвердительно кивнув, Шон сказал:
— Да, посматривай по сторонам. Дай знать, если услышишь о ней хоть что-то. Я почти каждый вечер провожу с парнями в фортепианном пабе. Если меня там нет, любой из них сообщит мне.
— Если я что-то услышу, то сообщу тебе, — пообещала я.
Он кивнул и вышел.
В тот же момент, когда закрылась дверь, я развернулась к Риодану и прошипела:
— Я не выдам твоих тайн, но каким-то образом ты должен дать ему знать, что с ней все в порядке.
— Потому что это несправедливо, — передразнил он.
— Потому что нет необходимости причинять страдания, когда этого можно избежать, — резко парировала я.
Серебристо-серые глаза отмахнулись от меня.
— Он поразмыслит, попереживает. Она вернется. Он справится. Никто не пострадает.
Я зарычала на него. Мужчина был таким же непреклонным, как и Бэрронс. Они не считали чем-то особенным месяц беспокойства, поскольку для них этот месяц пролетал как мгновение, да и кроме того, все и так умирали.
Бессмертные. Каждый из них как заноза в заднице.
— Давайте побыстрее покончим с этим, — бесцеремонно заявила я. — У меня еще есть дела.
На этот раз наше путешествие в крохотную камеру подземелья было прервано Кристианом МакКелтаром.
Как только мы вышли из лифта и повернули налево, я почувствовала за спиной ледяной ветер, и после этого он объявился.
Я повернулась и, ахнув, застыла. Кристиан выглядел практически как полноценный Темный Принц, выше обычного, гораздо шире в плечах, с огромными поднятыми черными крыльями, которые все равно волочились по полу. Злость окрасила его в оттенки тюрьмы Темных. Лед покрывал его крылья и лицо.
— О чем ты нахрен думал? — рычал он на Риодана. — Я не могу делать это. И не стану.
— Значит твой дядя будет страдать.
—
— Я сделал самое трудное. Он жив.
— Он никогда не простит тебя.
— Простит. Потому что однажды он сможет почувствовать что-то, кроме боли и ужаса, и будет рад, что остался в живых. А цена не имеет значения. Для таких, как он. Но тебе это отлично известно, правда, Горец?
Риодан отвернулся, и мы продолжили путь к камере в тишине сквозь порывы ледяного ветра.
В узкой каменной камере я уселась на стул, озабоченная и нервная.