Рожденные лихорадкой (ЛП)

И вот он на мне, я припечатана к стене, мои голые ступни свободно покачиваются над полом, а он поднимает меня все выше, пока не обхватывает своими большими руками мои бедра. Его физические возможности просто невероятны, они превращаются в неоспоримый бонус, когда дело доходит до секса.

Когда он прячет свою голову между моих бедер, я обхватываю ее ногами, выгибаюсь дугой, прижимаясь к его рту, и запускаю руки в его густые темные волосы. Когда его клык едва касается моего клитора, я с силой тяну его за волосы, и он смеется, поскольку для него, как и для меня, во время секса, не важно под кайфом или нет, боли просто не существует. Когда я была при-йей мы испробовали все, что могли. Я приспособилась к нему. Все это было чувственным опытом. И чертовски приятным.

Я откинула голову и позволила себе раствориться в блаженстве, которое дарил мне его рот и язык, двигающийся во мне.

Я выгнула шею и зарычала, кончая. Чертов мужчина, он прикасается ко мне — и я взрываюсь. Все еще во власти отголосков предыдущего невероятного оргазма, приближаюсь к следующему, и так до тех пор, пока он не прекращает ласкать меня. Он досконально знает, как управлять моим телом. Это невероятно. И пугающе.

В желании и похоти мы с Бэрронсом идеально подходим друг другу. А в обычной жизни мы как два дикобраза, которые с осторожностью должны учитывать жизненное пространство друг друга, потому что один неосторожный толчок — и любой из нас может оскалиться и удрать. Не потому что иглы причинили боль, а потому что мы оба… взрывоопасны. Темпераментны. Горды. Чертовски неуступчивы. Из-за этого у нас сложные дни, но невероятные ночи. Я не могу измениться. А он не станет. Что есть, то есть.

Здесь и сейчас, объединенные похотью, мы едины, и благодаря этому дни не так сложны. Снова взрываясь, я слышу, как он издает этот низкий, примитивный звук, зарождающийся в глубине его гортани, который так сводит меня с ума. Он вызывает вибрацию в тазовой области, которая медленно распространяется по всему телу, придавая моему оргазму пикантную остроту. И только это имеет значение для нас как пары.

Я не могу позволить себе лишь изредка трахаться с этим мужчиной, поскольку секс — это тот клей, который держит нас вместе; та нить, которая связывает нас; те единственные узы, ошейник или цепь, которые каждый из нас может себе позволить. Секс словно место, где все незначительное исчезает, а мы вместе становимся чем-то большим того, кем являемся поодиночке. Сейчас я понимаю, почему он трахается так же самоотверженно, как умирающий верит в бога. Секс с ним больше, чем что-либо другое, приближает меня к святости. Бэрронс — мой храм. Каждая ласка, каждый поцелуй как аллилуйя.

Если вас что-то не устраивает, можете отправить меня гореть в Аду.

Он отправится туда со мной.

Нам всё равно.

Пока оргазм затухал, вспыхивал и снова затухал, он откинулся назад, позволив мне соскользнуть со своего тела, его глаза полыхали кроваво-красным, лицо наполовину превратилось в звериное. Он стал выше сантиметров на шестьдесят, чем был до этого, плечи стали заметно шире, кожа потемнела и приобрела цвет отшлифованного красного дерева. Я чувствовала когти на своей коже. Крохотные бугорки рогов показались на его черепе.

Меня все еще трясло от отголосков оргазма, и все равно, несмотря на это, новая волна похоти накрыла меня, очистив мою кровь, открыв шлюз, который, как мне казалось, я и не закрывала. На какой-то момент я задержала дыхание, потрясенная непрошено возникнувшим осознанием того, что я в очередной раз подавляла все свои эмоции в течение многих месяцев. Все без исключения. Так же, как я делала, когда верила, что убила его на скале вместе с Риоданом. Я скользила по водной поверхности, как плоский камень прыгает по глади бездонного озера «блинчиком», благодарная, что могу быть беспристрастным наблюдателем, невидимым рассказчиком чьих-то чужих историй. Я жаждала быть невидимой. Хотела исчезнуть задолго до того, как это произошло на самом деле. У меня и без Книги имелась критическая, хотя и не очевидная неисправность. И эту неисправность я не могла самостоятельно починить. По крайней мере ни одним известным мне до сих пор способом. Безжалостная и неразрешимая сумятица в моей голове вынудила меня выбрать состояние полнейшего безразличия ко всему вместо борьбы с тем, что невозможно победить.

Лишь одно чувственное прикосновение Бэрронса — и я воскресла. Пришла в чувства, ощутив себя такой чертовски живой. А моя неисправность, которую невозможно починить и контролировать, никуда не денется и после того, как мы закончим. Так что нужно наслаждаться моментом.

Он склонил свою темную деформированную голову ко мне, и длинные спутанные волосы коснулись моей спины.