Рожденные на улице Мопра

Среди радостных голосов и просветленных лиц — голоса и лица отца Георгия, в миру Константина Сенникова, и Павла Ворончихина. Свершилось великое чудо — вознесение Сына Божьего. Вместе с тем будто с плеч каждого верующего свалилась какая-то ноша, давая телу роздых, душе — свет и чистоту помыслов. Взгляд устремлялся на лик Спасителя, губы шептали в слаженном всеобщем порыве:

— Воистину…

Константин и Павел обнялись и троекратно расцеловались:

— Христос воскресе!

— Воистину воскресе!

Они провели в церкви всю пасхальную вечернюю службу, прошли крестных ходом под хоругвями, с песнопениями вокруг храма, вновь возвратились под пылающие от многочисленных свечей и зажженных ламп расписные своды церкви и теперь радовались со всеми… Радовались тому, что в мире, во всем мироздании что-то непостижимым чудесным образом разрешилось, прозрело и уладилось; радовались запаху ладана и свечного воска, белой сахарной обливке пасхальных куличей и лукошку крашенных в луковом отваре пасхальных яиц; радовались встрече с людьми, незнакомыми, но чуточку родными, объятыми в эту апрельскую ночь всеобщей верой и счастьем воскресения Господа; радовались махоньким мышкам на ветках верб, которыми был украшен храм; радовались тому, что пришел час, когда что-то наносное, хлопотное и суетное, без чего не обходится обыденная жизнь, вдруг становится легковесным, необременительным, превращается в шелуху, под которой наконец-то проступает самое главное, самое истинное, что сокрыто и заключено в словах «Христос воскресе!»

Отсюда, из сверкающего, многолюдного храма Вознесения, Павел Ворончихин даже в тупиковые мрачные углы своей службы смотрел замиренно. Офицерские судьбы, судьба всей армии, народа, страны, казалось, зависели не от каких-то единичных политиков, коалиций или военных блоков, а от вышнего Божьего промысла и покровительства. За трагедией шло воскресение. Способны ли люди управлять трагедией и воскресением после трагедии? Люди пешки, их воля хаотична, будущее — неведомо…

В поселке «Коммунар», вблизи его части, восстанавливали церковь, начались службы, но Павел Ворончихин туда ни разу не захаживал, не хотел дразнить злоязыких сослуживцев: вот, дескать, коммунист челом бьет… Павел не отрекся от ленинской партии, лишь вразрез Ленину считал веру делом сугубо интимным, частным; в этот личный предел он не хотел допускать никого, даже с женой Марией не обсуждал этого. Но здесь, в родном вятском храме, у кладбища, где похоронен отец, рядом с Константином, Павел был пограждански одет, равен со всеми, простодушно открыт и приветлив. Константин, выделявшийся среди паствы монашеской рясой, целовался с кем-то из прихожан, — следом и Павел обнимал незнакомца или незнакомку и говорил ответно в праздничном гуле «Воистину…»

Эту немолодую женщину в темном плаще, в сиреневом плате, с приопухшим носом и в очках Павел не признал сразу, но почувствовал, что стать, не согбенная годами, и некая внутренняя нерастраченная спесь ему знакомы. Чего-то как будто не хватало в ее облике, чтобы сразу определить, кто она. Павел стал наблюдать за ней и вдруг прозрел: «Завуч! Седая… Очки сменила… Кирюха! Эх-ма! Отпетая атеистка в церкви? Кто это с ней?»

Рядом стояла девочка-подросток, неприметная, с бледным худым лицом, в сером беретике. В одной руке она держала зажженную свечу, другой — крестилась.

— Глянь, Костя! Завуч из школы. Она тебе доучиться не дала… Портрет Ленина нести заставляла.

— Кира Леонидовна? — радостно воскликнул Константин. — Где она?.. Ах, вот! — Он сходу направился к несгибаемой назидательнице.

И Константин, и Павел обнялись с ней, как полагается на пасхальный праздник, троекратно поцеловались.

— Я сразу узнала вас, ребята, — призналась, подраскрасневшись, Кира Леонидовна. — Подходить постеснялась… Вы простите меня. Особенно вы, Костя.

— Да что вы! Не за что мне вас прощать! Бог всем судья, — сказал Константин, глядя в лицо завуча со снисходительным участием. — Вины вашей нет ни в чем. Время бесовское было.

Кира Леонидовна скромно покивала головой.

— Герка, сын мой, умер, — вдруг сказала она.

— Царствие небесное! — перекрестился Константин.

— Он пожарным работал. Его в Чернобыль отправили на ликвидацию. Там облучился. Потом по больницам. Так и не выжил… Это дочка его, Алина. Она крещеная. Говорит, пойдем, бабушка, в церковь… — Она вздохнула, с любовью кивнула на внучку. — Директриса Ариадна Павловна тоже умерла, болезнь у нее неизлечимая. А Геннадия Устиновича, помните учителя физкультуры, инсульт хватил. Только по дому потихоньку ходит. В последние годы мы вместе живем.

— Чем помочь вам, Кира Леонидовна? — спросил Константин.

— Нет-нет, ничем. Спасибо! — испуганно отказалась Кира Леонидовна. Пристально взглянула на Павла. — Брата вашего Алексея очень хорошо помню… Извините, ребята.

Они расстались. Девочка Алина продолжала креститься и, видно, шептала какую-то молитву.

По дороге домой Константин признался Павлу: