Рожденные на улице Мопра

Женька помалкивал. Он с удивлением смотрел на бороду человека, одетого во все черное, и даже, казалось, хотел ему улыбнуться: может, борода и веселила мальца. Константин протянул к мальцу руки, и тот ответил ему тем же. Смело пошел на руки, смотрел зачарованно и неотрывно, как умеют смотреть только дети, пошлепал ладошкой по константиновой бороде. Марина стояла в настороженности, приоткрыв рот.

Константин провел рукой по телу Женьки, по голове, потрогал уши.

— Жар у него от зубов. Туго режутся, — сказал Константин, по каким-то, только ему ведомым признакам определяя хворь мальца. — А кричит, мучится от зуда. Чего-то не любит он… Грудью кормите?

— Ну да. Молоко, слава Богу, есть. — Марина даже грудь выдвинула вперед, будто вопрошатель мог удостовериться, что грудь увесиста и полна молока.

— Вы в еде своей остерегайтесь. Рыбу соленую да огурцы погодите есть. Яйца тоже покуда ограничьте, — сказал без назидательности Константин. — После обедни принесу для мальца листочков. Во рту пошамкает — легче зубы пойдут. А против зуда — ванну с настоем. Пройдет, Бог даст… Мальчишка славный. Платочек на голову ему повяжите. Потуже. Так ему полегче будет. Как на девочку, — усмехнулся Константин, передавая Женьку матери.

Но малец тут же заканючил, от обиды исказил рот, захотел обратно на руки к бородатому дядьке.

— Провожу вас до села, — сказал Константин. — Вроде вы во втором с краю доме живете?

— Так оно и есть, — отвечала Марина, заворачивая велосипед на обратную дорогу. — Корзину-то свою давайте, батюшка. На руль повешу… Знаю, что Константином вас зовут. А по отчеству?

— Федоровичем. Но это в миру. По-церковному отец Георгий я, — сказал Константин.

— Вы простите, меня Константин Федорыч. Я плохо в ваших рангах-то понимаю. На птичнике работаю. Образованье-то не далось.

— Мне оно тоже не далось, — улыбнулся Константин.

Во второй с краю дом здешнего села Константин наведывался несколько раз, приносил травы для мальца Женьки, а после, когда тот оздоровел и с его тела спала краснина, принес настой для Марины: «Душу успокоит в минуту трудную. Сил придаст».

Молва о целительстве здешнего чернеца из Преображенской пустыни, которого все мирские звали Константином Федоровичем, небезосновательно крепла.

II

Казалось бы, поставь загогулину под указом — и всё распутается. Нет. Одной загогулиной не обойтись. Тухлое это было дело… Запущенное, как хроническая язва, которой сразу не дали диагноза, не предупредили о тяжких последствиях. Но откладывать лечение — нельзя. Еще хуже будет. Сказал он им, дуракам: «Берите суверенитета столько, сколько сможете!» Они пасти разинули. Теперь вот разгребай…

Ельцин в последнее время начинал нервничать, кривиться от одного названия республики — «Чечня». Эта Чечня ассоциативно тяготила экономическим хаосом, бандитизмом и бедностью, насилием… Всплывали какие-то бородатые лица, дуло автомата Калашникова, слышалась речь с кавказским акцентом, задиристо державший нос генерал Дудаев… Но всё! — надо делать урез горцам. Они меж собой даже ладить не могут. Тейпы там разные, понимаешь… Дудаев этот выскочил. Оппозиция ихняя ни черта не смогла. Толку нету, хоть и вооружили… Россия должна вмешаться!

Сегодня в Кремле — совещание Совета безопасности[3]. В повестке дня настойчивый горький вопрос: «Ситуация в Чеченской республике», а глубже — наведение конституционного порядка в регионе, разоружение незаконных формирований.

Ельцин не любил дискуссий: тягомотины этой, понимаешь. Но сегодня решил выслушать доводы всех: Министра национальностей, Министра обороны, Премьер-министра, Директора ФСК, Министра внутренних дел, Министра иностранных дел, Министра юстиции, Председателей Палат… Пусть все выскажутся, хотя главное слово, конечно, за Министром обороны: без армии тут не вырулишь. Правда, у Ельцина болела голова, и затягивать совет не хотелось. Голову можно было бы «поправить», но перед важнейшим совещанием браться за рюмку… В таких случаях Ельцин сжимал зубы, оттягивал блаженный момент опохмелки — ради государственных приоритетов.

Первым докладывал Министр национальностей. Он говорил убежденно, с наработанным партийно-колхозным азартом и желанием понравиться президенту. Ельцин это понимал. «Этому лишь бы сообщать приятные новости», — подумал он равнодушно, не вникая в речи докладчика в бодрые доводы и цифирь.

Обрисовав социальную обстановку в Чечне, Министр национальностей утверждал, что ввода российских войск и наведения порядка в республике жаждет большинство чеченского населения. Он опять оперировал цифирью: до семидесяти, до восьмидесяти процентов чеченцев встретят российские войска чуть ли не с цветами, чеченское население настрадалось от дудаевцев, от бесправия и беззакония. Еще часть населения промолчит, смирится с неизбежным. И только пять процентов, «единицы» могут взяться за оружие — их-то и надо сломить, показать, в конце концов, кто хозяин в доме.