Рожденные на улице Мопра

Иногда Павлу даже хотелось заговорить с ним, с Наблюдателем, объясниться, выведать у него, как у предсказателя, свое собственное будущее: выживет ли он на этой войне? и чем и когда всё это развяжется? Ему хотелось узнать, какая сила приставила к нему этот неотвязный фантом? Ну, уж нет! — осекал себя Павел. Заговорить с призраком — это слишком! Так и с ума можно сойти. Павел догадывался, что дьявольщина липнет к нему от нервного перенапряжения, от бессонницы, от нелепости и грязи самой чеченской кампании, — от потока вязкого здешнего времени.

В гости к Павлу, в расположение части, которая заняла позиции под Грозным, наведывался сосед по дислокации, подполковник Дмитрий Снегирев, командир десантного батальона. Со Снегиревым еще несколько лет назад Павел познакомился в Москве, оба учились в академии. Высокий ладный крепыш, Снегирев явно гордился своей накачкой, играл при случае мышцами, при виде турника тут же делал «выход силой». Десантники завсегда любили похвастаться отменным здравием, форменной беретно-тельняшковой красой, вели себя среди других родов войск с напускной боевитостью. Со Снегиревым часто приезжал его заместитель, Шароватов, светлокудрый, улыбчивый, немногословный майор спортивного стройного склада. Шароватов был дважды мастером спорта — парашют и самбо… Говорили, что в Афганистане он однажды выловил на горной дороге подрывника моджахеда и убил его одним ударом руки.

— Видал, Василич, чего духи на стенах пишут? — свысока рассуждал о текущей кампании Снегирев. — «Добро пожаловать в ад!» На понт берут. Чтоб Грозный не штурмовали.

— Психологически они лучше нас подготовлены, — отвечал Павел. — Нашей колонне в одном селе толпа местных дорогу перегородила. Старики, женщины, дети. Мы для них, Дима, оккупанты.

— Их боевики выгнали! Точняк — боевики! — усмехнулся Снегирев. — У них тут всё схвачено.

— Кто бы ни выгнал. Перед нами — женщины, старичье, ребятня. На самоходке через них не поедешь… Офицеры в полку и те молодые. А солдаты и сержанты — пацаны. Как им стариков и баб разгонять? Они ж не омоновцы.

— Да ты что, Василич! С чеченами антимонии разводить? Молодым надо сразу по морде бить, только тогда они хоть чего-то понимают. А со стариками надо так… Вот, видишь, дом? А вот огнемёт. Если толпу не уберете, дом спалим… Начнешь с ними чикаться, они будут такую лапшу вешать… Дети гор, а хитрожопые. Подлые, как все чурки, — знающе рассуждал Снегирев.

— Я первого бойца в полку еще в Ингушетии потерял, — сказал Павел. — Механик-водитель Красильников. К ручью спустился, воды в канистру набрать. Ему горло перерезали. Не застрелили, а зарезали. Наверняка местные.

— Тут местных, Василич, не бывает! — ухмыльнулся Снегирев. — Они все бандитского замеса. Днем корчат из себя мирных. Просят: не обижайте. А как ночь — любому русскому кинжал в спину… У меня контрактника пришили. Пошел в село за водкой. Чин-чинарем, все мирно, при деньгах… Десяток ножевых ран… Потом, правда, его товарищи съездили на разборку… — Снегирев слегка тряхнул головой, не вдаваясь в детали разборки. — Чечня — грязный полигон, Василич. Но каждый воин должен повоевать. Зачем тогда армия? Зачем столько бездельников в форме кормить? — Снегирев рассмеялся.

В нем пульсировала самонадеянность. Даже не самонадеянность, подумал Павел, боевой дух. Командир-«штурмовик» должен быть задиристым и храбрым, без башки…

Майор Шароватов сидел рядом, улыбался, — неизвестно чему улыбался.

— Новый год скоро, Василич, — сказал Снегирев. — Я елку заказал летчикам. Настоящую… Приглашаю на Новый год! Баб — не обещаю, но ящик виски уже стоит по стойке «смирно».

— Ждем, Пал Василич, — прибавил майор Шароватов.

Отметить Новый год у настоящей елки в компании подполковника Дмитрия Снегирева и его заместителя Шароватова с шотландским виски Павлу не довелось. В новогоднюю ночь девяносто пятого года десантный батальон Дмитрия Снегирева пошел на Грозный.

Промозгло, грязно было в те январские дни в Чечне.

После штурма чеченской столицы прошло несколько недель. Павел Ворончихин заехал в военный госпиталь в Моздоке с совещания в штабе группировки. Здесь лежал на излечении один из выживших офицеров снегиревского десантного батальона, счастливчик майор Шароватов.

Павел не узнал бывшего спортсмена и десантника с отменной выправкой. Он не узнал его вообще. Шароватов был лыс, с пятнами ожогов на лице и голове, с изувеченным телом. Он встретил Павла взвинченно, ядовито — от его вечной улыбки не осталось и следа; светлых кудрей тоже не осталось. Он сразу заговорил грубо, по-граждански на «ты», потребовал от посетителя выпивки. Павел ее предусмотрительно захватил.

— Как убили Снегирева? — спросил Павел, когда передал Шароватову фляжку с коньяком.

— Снегиря отлично убили. Сразу. Он и понять ничего не успел. — Шароватов жадно приложился к горлышку фляжки. — Не мучился Снегирь. В первую же атаку чехов голову ему снесло, и всех делов.