Рожденные на улице Мопра

Алексея Ворончихина даже в сопровождении руководителя муниципалитета не пустили бы на остров, если б не заветный медальон, который подарил академик Маркелов. Предъявив медальон, Алексей был обласкан вождями племени. Ему было разрешено бессрочно гостить на острове (в роли переводчика выступил господин Пас), но при этом вожди потребовали избавиться от видеокамеры, фотоаппарата, некоторых предметов, вроде флакона с одеколоном, разрешив Алексею оставить часть одежды и одни шлепанцы; все остальное перешло на хранение гоподину Пасу, который обещал через месяц забрать Алексея с острова.

Теперь Алексей постигал естественную жизнь кунгусов. Он ко всему приглядывался, вникал в мотивы поступков. Аборигены мало говорили между собой, чаще использовали жесты и мимику лица — улыбались на разный манер. Алексей кое-что уже смыслил в общении кунгусов, напросился с ними в море на лов рыбы, где был поражен и очарован ловкостью, силой и смекалкой этих по-особому образованных людей.

Еще Алексей стал свидетелем похорон на острове. Умерла женщина. Она, вероятно, не была слишком старой и дряхлой, по крайней мере, так показалось Алексею, она, по-видимому, просто не могла уже исполнять какие-то обязанности и самовольно ушла из жизни. В чем проявлялось это самопожертвование, Алексей не знал, возможно, именно в том, о чем рассказывал академик Маркелов: человек просто отключался от общинных дел островитян и умирал, организм не мог жить, исключенный из деятельности общества. Деятельность — как пища, как вода, как кислород…

Покойную женщину обложили большими листами бананового дерева, уложили в плетеную из тростника маленькую, под рост покойницы лодку и в особом месте побережья толкнули лодку в море. Лодку сразу подхватило незримое течение, и покойница поплыла в открытый океан, в неведомое плавание, в вечность…

На острове Алексею Ворончихину постоянно хотелось думать о вечности. Слишком велик океанский простор, слишком много звезд в ночном небе!

Здесь, на плато, Алексей очутился не только по философской прихоти, чтобы вкусить мир естества и чистоты, вздохнуть заповедным воздухом и насладиться свободою духа, но и по желанию видеть игру фосфорических ночных рыб, про которых ему рассказал господин Пас. Для аборигенов светящиеся в океане рыбы считались дурным знаком. На острове при виде пляски фосфорических рыб поднимался переполох. Но Алексей не подозревал ни в чем опасности. И теперь, утопая взглядом в мириадах звезд, он тем временем следил за темным, притворившимся мертвым океаном.

Вдруг в глубине, под толщей воды, что-то засветилось тускло-розовым светом. Этот свет был подвижен, игрив. Свет, фосфорически-розовый, разгорался, становился живее, гуще. Словно молнии вспыхивали под водой — началась пляска ночных фосфорических рыб. Светящиеся рыбины крутились друг возле друга, сбивались косяком и мгновенно рассыпались, а потом останавливались в воде и гасли. Вдруг их снова что-то заводило, они резвились в исступлении, готовые выпрыгнуть из собственной светящейся чешуи. Они фосфорически сияли в воде лишь при движении.

С неба сыпались кометы, астероиды. Они сапфирно-ярко чиркали по небосводу и падали в океан, некоторые — совсем близко от острова Кунгу. В океане буйствовали в светящемся месиве таинственные рыбины. Алексей был поглощен невиданным бесшумным действом. Как вдруг до него докатилась волна звука. Понять, откуда она взялась: из глубин океана или из вулканических кратеров гор с каких-то островов, или из высот космоса — было невозможно. Звук, пришедший из темноты, был неведом, глух и плотен. То ли гигантский кит, один из трех, на котором согласно мифам покоилась земля, сдвинулся с места — может, отлежал бок и хотел уйти из-под тяжкой ноши, бросив ее на двух своих собратьев; то ли вулкан, застывший на одном из островов, встрепенулся от ворчливой кипящей лавы и исторг с ворчанием первый опалительный выплеск, то ли где-то что-то ухнуло с силой ядерного взрыва, кладущего конец всему мирозданию.

Звук не отозвался эхом, звук был утробен и глубок. Алексей даже не нашелся уподобить его чему-то. Только почувствовал не столько разумом, сколько плотью, животной интуицией, что этот ночной благовест жуток, и он есть предзнаменование чего-то еще более жуткого. Алексей стал озираться, вглядываться в океан, где лежала лунная дорожка. Все опять было тихо, неподвижно. Фосфорических рыб не видать. Они враз ушли в глубины. Только с океана пахнуло ветром. Теплый и беззлобный порыв. Откуда он? Еще недавно стоял полный штиль. Да разве способен человек со своим скудным умом и чопорностью понять Природу!