Рожденные на улице Мопра

— Что там у нас Осип Наумович? Как поживает? — лишь после долгого предисловия, после рассуждений об отдыхе в Крыму, обратился по теме Разуваев.

— Про Чехословакию он сказал: «Лажа… Там нечего ловить… Пиво только вкусное…» Сказал, если поедешь, возьми советских денег. Там меняют по большому курсу. Провезешь в конверте в копирке. Так не видно, если проверят на просвет…

— Очень-очень хорошо!

— Про переводчика, Курта этого, ничего не сказал. Я не давил.

— Правильно, Алексей Васильевич! Признается еще.

Потом Разуваев утащил разговор в сторону, говорил про учебу в университете, изредка спрашивал о преподавателях, наконец возвратился к Осипу.

— Нажимать на Данилкина не будем. Все идет по плану… Сейчас нам надо выйти на Аллу Мараховскую. Она учится на третьем курсе, ходит в поэтическую студию. Очень любит стихи диссидентов. Собирается в ГДР. Вы видели ее, Алексей Васильевич?

— Да. Симпатичная такая. Ходит вся в фирмé.

— Не просто симпатичная. Красавица, я бы сказал… Вы подумайте, как поближе с ней познакомиться. — Разуваев усмехнулся и немного покраснел. — За такой Аллочкой поухлестывать не грех. Вы ведь любите черненьких, Алексей Васильевич?

— Я всяких люблю, — подозрительно отозвался Алексей. — Откуда вам известно про черненьких? Комсорг Вадим Баринов на вас работает?

— Про Баринова я ничего не знаю. Мы, Алексей Васильевич, организация очень солидная. С особыми мерами предосторожности. Кто с кем встречается, сотрудники Комитета не знают. Только высшее руководство… Да и то… Им не нужно знать все. Возможно, ваш Баринов и дружит с кем-то из наших сотрудников. Но мне об этом неизвестно. Точно так же никто, кроме моего руководства, не знает о наших посиделках. Таковы законы секретных служб. — Разуваев усмехнулся. Хлопнул Алексея по колену, дружески — ровня-ровней: — В черненьких все-таки больше темперамента!

Следующую явочную встречу Разуваев устроил Алексею на окраине Москвы, в Раменках, в обычном блочном доме, в обычной квартире, обставленной с заметной расчетливостью и холодком — жилье холостяка. Разуваев поджидал Алексея не один.

— Хочу вам, Алексей Васильевич, представить свое руководство.

— Рад познакомиться, подполковник Кулик. — Перед Алексеем стоял человек в гражданском, обыкновенный, даже непримечательный: встретить такого на улице — не заметишь, как куст акации. Но здесь в лице этого человека угадывалась работа мысли, глаза иногда вспыхивали блеском отваги, жесты рук были решительны.

Начальник резину не тянул, без прологов заговорил сразу в дело, взял быка за рожищи:

— Ваша поездка в Данию уже готовится. Надо быстро оформить загранпаспорт. Какие у вас, Алексей, отношения с плаванием? Знаете спортсменов, комментаторов? Читаете «Советский спорт»?

Время от времени у Алексея шла кругом голова. В слове «Дания» крылся неимоверный искус, исполнение желаний, но вместе с тем — подвох и обманка.

— Этой квартирой можете пользоваться. С Аллой Мараховской — для уединений… В общежитии, понятно, неудобно. Хозяин в длительной командировке за границей… Но с Мараховской ухо держите востро. У нее отец подавал прошение на выезд в Израиль. Ему отказали… Данилкина продолжайте трясти. Случайно проговоритесь, что поедете не в Прагу, а болельщиком — в Данию. Понаблюдайте его реакцию. Любые неувязки обсуждайте с Разуваевым. Любой шаг должен быть проработан досконально.

Кулик достал из черного портфеля, который Алексею почему-то сразу при входе бросился в глаза, хотя портфель был обыкновенен, — чистые листы бумаги. — Мы, Алексей Васильевич, обязаны соблюдать некоторые формальности. Служба, долг, порядок. — Голос у Кулика был требовательный, завораживающий, словно перед началом какой-то важной боевой операции, в которой решалась судьба страны. Он диктовал Алексею, словно ординарцу или стенографистке: — Пишите! Я, такой-то такой-то, обязуюсь хранить в тайне факт сотрудничества с органами государственной безопасности. Дальше пишите. Мой псевдоним… — Кулик перебил себя вопросом: — Как зовут вашего деда?

Алексей похолодел: его дед Семен Кузьмич тянул срок по пятьдесят восьмой, как враг народа…

— Филипп Васильевич звали деда, который погиб на фронте.

— Вот и пишите, Филиппов. Так лучше, не забудете… Теперь по Данилкину. Пишите. Источник сообщает, что Осип Наумович Данилкин рекомендовал мне во время поездки за границу обернуть советские деньги копировальной бумагой, чтобы при случае досмотра их не высветили на таможенном пункте. Число и подпись: Филиппов.