В них смешались металл, дерево и человеческая плоть. Вслед за бомбардировщиками на бреющем полете пронеслись истребители и полили пулеметным огнем мечущихся по берегу бойцов. Одни, кто сохранил мужество, вскинув винтовки и автоматы, стреляли по самолетам, другие находились в прострации. Разрывы бомб, беспорядочная пулеметно-автоматная стрельба, стоны раненых и рев животных слились в одну ужасающуюся какофонию звуков.
Узкая полоска земли, зажатая между морем и предгорьями, напоминала извергающийся вулкан, выплеснувшийся в безоблачное бирюзовое небо зловещими тюльпанами. Крыши домов, покрытые камышом, вспыхнули как спички. В клубах дыма и пыли яркое южное солнце поблекло. Порывы ветра раздували пожар. Языки пламени стелились по дворам и жадно облизывали распластанные на земле тела людей и туши животных.
Налет закончился так же внезапно, как и начался. Самолеты исчезли за элеватором. Наступила тишина, ее нарушали стоны раненых, треск пламени и рев умирающих животных. Перед глазами тех, кто выжил, предстала ставшая повседневной страшная картина войны. Множество тел убитых устилало прибрежную полосу. Кровавые ручьи струились по камням и стекали в море. В воде в вертикальном положении покачивались сотни трупов, казалось, что они маршируют в своем последнем строю.
Первыми пришли в себя командиры, капитаны барж, катеров и принялись восстанавливать порядок. Санитарные и похоронные команды занялись поиском раненых, на мертвых у них не хватало ни времени, ни сил.
Передышка длилась недолго. С дороги прозвучали выстрелы, немецкие самоходки с ходу открыли огонь. На берегу взметнулись коричнево-оранжевые грибы. Прошла минута, другая, и со стороны садов показались немецкие танки. За ними стелилась пехота. Уверенные в своем превосходстве танкисты не тратили снаряды и чаще стреляли болванками. Их попадания в суда сопровождались ужасающим грохотом, что еще больше деморализовало красноармейцев-новобранцев. Паника нарастала. Одни, потеряв голову, метались по берегу и причалам. Другие выбрасывали партийные, комсомольские билеты, срывали петлицы и прятались в прибрежных кустах и развалинах. Третьи искали спасения в море.
Об этом одном из самых трагических периодов в крымской эпопее и в личной жизни так вспоминал Леонид Георгиевич:
Величественная мелодия властвовала над землей, морем и самой смертью. Она подняла дух в отчаявшихся людях и остановила панику. Сначала робко, а затем все громче зазвучали голоса.
Сотни голосов слились в один — могучий и неподвластный страху смерти зов. В эти последние минуты перед решающим боем они: рядовые и командиры готовились стоять до конца и забрать с собой как можно больше вражеских жизней. Время неумолимо отсчитывало последние минуты их, возможно, последнего боя. Пехота из немцев наступала в полный рост. Иванов отчетливо различал лица гитлеровцев, а на башне головного танка — скалящуюся волчью пасть. Его рука потянулась к гранате, когда за спиной, заглушая винтовочный и автоматный огонь, громыхнул один, за ним второй пушечный выстрел. Артиллеристы били прямой наводкой по танкам и первым же залпом накрыли головную машину. Снаряды попали в гусеницу и топливный бак. Языки пламени охватили башню, три живых факела выпрыгнули из люка и заметались по земле.
У второго танка снарядом заклинило башню, он завертелся волчком. Гранатометчики добили его гранатами. На левом фланге гитлеровцам также не удалось пройти дальше пригорода. В узких улочках танки попали в капкан и стали легкой добычей гранатометчиков. Атака гитлеровцев захлебнулась. Пехота вслед за танками попятилась назад.