Рожденные телевизором

Хорошо, что с телеэкрана исчезли единороссы. Их тоже не рекомендовалось принимать в больших дозах (прежние дозы были очень большими). Но вот незадача. Замена мелькающего в кадре Грызлова на непрестанно мелькающего Кургиняна совсем уж невыносима. А Сергей Кургинян, приперченный Александром Дугиным, приправленный писателем-конспирологом Николаем Стариковым (имеется, оказывается, и такой писатель), возможен только при наличии в доме запаса успокоительных средств. Леонтьев с Прохановым тоже не подарок. Но все-таки это люди, выражаясь языком Неизвестного, более крупного помола. В них есть страсть, убеждения, пафос собственной правоты. Остальной контингент охранителей – от пассионарной мадам Нарочницкой до вельможного защитника «Национального интереса» (название передачи) Дмитрия Киселева; от суетливого политолога Сергея Маркова до невнятного государственника Аркадия Мамонтова; от телекиллера в отставке Доренко до возбужденного идеолога Андрея Исаева – с их вечным словоблудием на темы величия и непогрешимости державы никакого другого чувства, кроме чувства внутренней оскорбленности, о котором рассуждал Э. Н., вызвать не в состоянии. И припечатал бы еще: цивилизация крыс…

Почему же сегодня власть, имеющая неограниченные возможности, пользуется услугами вполне ограниченного контингента? Так было всегда, доказывает Неизвестный. В нормальной стране Моцарт охранялся от массового Сальери. И только советская власть поддерживала бездарность против дара, леность против трудолюбия, уродство против красоты, косноязычие против нормальной речи. Эрнст Иосифович очень хотел играть по правилам, то есть добиться покровительства «неуклюжих пиджаков», но презрение к ним мешало. Была нищета и тяжелое русское пьянство, разгром мастерской и уничтожение многих работ, невозможность жить и дышать. Его просили только об одном – напиши покаянное письмо Хрущеву, и все будет хорошо. Он отказался, потому что его тошнило.

А у наших культурных героев, которым ничего кроме разве что недофинансирования не грозит, рвотный рефлекс отсутствует. Ходят на встречи к высшему начальству, сидят смирно, опустив глаза, покорно кивают. Пока там отыскался один свободный человек – Юрий Шевчук, остальные молчат. Берегут голос для предвыборных роликов. «Соцреалисты», – сказал бы о них Неизвестный. Для него соцреализм не стиль искусства, а стиль поведения в жизни. И добавил бы: «Ты жопошник, подхалим, значит, соцреалист».

Впрочем, это не единственное испытание, через которое проходят известные люди. Эрнст Иосифович авторитетно утверждает: не встречал ничего более страшного, чем любовь российского общества. Если они тебя любят, то считают своей собственностью, которая должна соответствовать их представлениям о тебе. Напился Энди Уорхол – это его личное дело. Напился Евтушенко – значит напилась вся Россия. Форменная истерия вокруг самого обсуждаемого события последних дней, пропутинского ролика с участием Чулпан Хаматовой, подтверждает верность данного наблюдения. Кого больше любим, того больше и третируем – с обеих сторон.

Примечательно, что в размышлениях художника нет ни гнева, ни пристрастия. Мне показалось, что его голос дрогнул лишь один раз, когда он вспомнил фразу Юрия Любимова: нас лишили бенефиса. Не знаю, как насчет Любимова, но Неизвестного точно лишили бенефиса не родине. Зато взамен ему дали такую энергию противостояния, о которой можно только мечтать. Оттого он, контуженый инвалид второй группы, почти умерший от ранений на фронте (мама даже получила похоронку), и сегодня, в свои восемьдесят семь лет, остается самим собой.

Прислушаемся к его финальному монологу: «Мы живем в предчувствии осевого времени, когда все идеологии, экономики, религии исчерпали себя. Должно начаться что-то новое».

Хорошо бы они исчерпали себя к четвертому марта. Так ведь не успеют, точно не успеют.

22 февраля

Володя, сделай красиво!

Ушибленный площадью Путин возвращается в Кремль

Игорь Холманских, начальник цеха «Уралвагонзавода», удивленно замер посреди кадра. Он посредством телемоста горячо поздравлял Путина с победой. Владимир Владимирович к тому моменту уже все слезы выплакал на митинговой Манежной. Однако во время разговора в штабе с верными соратниками на него вновь нахлынуло чувство горячей благодарности: «Вроде никто не просил, мужики сами собрались. Ваша позиция серьезным образом повлияла на мое поведение. Ваш интеллект на два порядка выше тех, кто считает себя человеком, на котором боженька заснул». Холманских, невзирая на повышенный интеллект, глубоко задумался над словами нацлидера (и всякий бы на его месте задумался), а потом как-то быстро испарился из кадра.