Рожденные в раю

– Извини нас на минуточку, – обращается она к мальчику, отводит меня в сторону, стараясь изо всех сил вернуть лицу обычное выражение.

– Хэл вырастил хиппи? – спрашивает она, поглядывая на длинные оранжевые волосы, выбивающиеся из-под лыжной шапочки Деуса цвета морской волны. – Из мертвеца обыкновенного он превратился в мертвеца плодовитого?

– Остроумно. А где Вашти? – спрашиваю я.

– Работает.

– Прекрасно.

Она не знает ничего нового о Конце Света, только то, что ситуация не улучшилась. И тут же спрашивает, когда я смогу позволить им снова вернуться в ГВР.

– Я даже еще и не думала об этом, – отвечаю я, а она объясняет, что как раз начала создавать пейзаж перед аварией и хочет его закончить.

Ее странное пожелание кажется мне неуместным.

– Ты хоть представляешь, что здесь происходит? – спрашивает она с нарастающим раздражением. – Именно на мне все здесь держится. Ваш Исаак постоянно то в больнице, то в лаборатории. Из-за младшего Хэла я оказалась среди рассерженных, упрямых девчонок, которые игнорируют мои распоряжения, не слушаются, задают вопросы, на которые я не могу ответить. Если я могу уйти от них хоть на минуту, я ухаживаю за детьми Исаака, они ужасно страдают, а я ничем не могу им помочь. Все, что мне нужно, – это небольшой перерыв от этого кошмара, я просто хочу доделать нечто очень красивое. Тебе это понятно?

Пожалуй, теперь понятно, я обещаю сделать все возможное. Я оставляю Деуса на ее попечение и направляюсь в больницу.

Когда же я выхожу оттуда, мое тело сотрясает дрожь. Мне приходится прислониться к стене и крепко зажмурить глаза, чтобы отойти от того, что я только что видела. Возвращаются самые худшие опасения, которые я старалась отгонять от себя. Никто не смог бы взирать спокойно на то, что эта жуткая болезнь делает с людьми. Дети сражаются, как могут, но Мутазз и Рашид выглядят ослабленными, словно увядшие цветы, чьи сухие лепестки шевелит ветерок.

ДЕУС

Зачем все смотрят в глаза друг другу? Одно дело, если ты доверяешь этому человеку, но от жадных глазок Шампань в крови поднимается содержание сахара.

– Я вам нравлюсь? – спрашиваю я.

Она отвечает, должно быть, пытаясь сказать что-то смешное, но, как поется в одной панковой песенке, юмор приходится рассматривать под микроскопом. Этот Игги Поп родился в Мичигане, как и ты, и, будь он сейчас здесь, он бы наверняка сказал, что она забавная. И папа так считает, а он прав в девяноста процентах случаев.

Она отводит тебя в главное здание. Ты разглядываешь стены по дороге – все эти фрески на мифологические и пасторальные сюжеты, связанные с Флорой, римской богиней цветов и весны. Три нимфы и духи природы прислуживают счастливой старушке Флоре. Как будто здесь вечная весна, даже если за окнами стужа.

Ты не слушаешь, что говорит тебе Шампань, тебе приходит в голову, что, может быть, она считает себя перевоплощением Флоры. Твое внимание привлекает гигантская хрустальная люстра австрийской работы, она разбрызгивает сотни сияющих, как алмазы, огоньков и цветных вспышек, преломляя свет сквозь хрустальные призмы.

– Я сказала, что Вашти хочет поговорить с тобой, но сейчас она занята, поэтому мне придется запереть тебя в гостевой спальне, пока она не освободится.

Ты бросаешь свои вещи на пол, чтобы освободить руки, и протягиваешь их ей.

– Что ты делаешь?

– Помогаю вам надеть на меня наручники, – объясняю я. – Поскольку вы мне не доверяете.

– В этом нет необходимости.

Ты пожимаешь плечами и подбираешь вещи с пола, потом идешь за ней по лабиринту залов и коридоров. Ты сравниваешь то, что видишь сейчас, с твоими представлениями об этом дворце.

Одна из дам сердца смотрит на тебя из-за угла, ты вознаграждаешь ее любопытство, вежливо приподняв шляпу, и идешь дальше приплясывающей походкой.

– Как называется твоя опера, Лулу? – спрашиваешь ты ее, но она тебе не отвечает, и ты проходишь мимо. Может быть, она и сейчас смотрит на тебя, но этого ты не знаешь, и ты не хочешь посмотреть ей в глаза.

– И много ты знаешь про нас? – раздраженно спрашивает Шампань.

– Немало, но, если честно, я многого уже не помню. Через некоторое время наступает информационное перенасыщение.

– Не бегай по залам, Катрина, – кричит она, заметив какое-то яркое пятно, быстро скрывшееся за углом. – Катрина!

Потом недовольным голосом спрашивает меня:

– Видишь, что ты наделал? Это из-за тебя они перестали меня слушаться.

– Возможно, вас не стоит слушаться, – предполагаю я.

– Ну, ты точная копия своего отца, яблочко от яблони, – говорит она, качая головой, видимо, выражая таким образом сожаление.

Она отпирает дверь, и ты заходишь в комнату с номером 360. Комната лучше, чем ты ожидал. Не особенно нарядная, но и не тюремная камера. Ты бросаешь чемодан на пол, скидываешь рюкзак на кровать и ставишь на диванчик своего лебедя, чтобы выполнить законы фэн-шуй.

– И сколько мне ждать? – спрашиваешь ты, на что она отвечает своим идиотским: «Посмотрим». Ты настаиваешь, и она, наконец, признается – несколько часов.

Значит, нужно закурить. Однако она выхватывает сигарету у тебя изо рта и конфискует зажигалку.

– Здесь не курят, – заявляет она.