Рожденный дважды

– Я должен был это сделать, – бормотал Мартин, нервно гладя руку Грейс своей дрожащей ладонью. – Она собиралась убить тебя. Я не мог смотреть, как ты умираешь. Я должен был это сделать?

Кэрол прижалась к Биллу, рыдая, а он обернулся и посмотрел на Иону Стивенса, спокойно сидевшего на своем стуле. У него на глазах только что убили жену, но лицо его выражало не больше эмоций, чем если бы прихлопнули муху.

Мартин показал на Билла.

– Свяжите его! Быстро! Пока опять что-нибудь не случилось!

Билл был слишком потрясен, чтобы сопротивляться, когда ему скрутили руки и оттащили от Кэрол. Эмма Стивенс... мертва... убита топором. Он видел смерть и раньше – тихо наступавшую в постели после соборования, совершенного им, и даже насильственную – убийство в Гринвич-Виллидже, свидетелем которого он оказался! То была смерть людей незнакомых, и настигала она их под покровом ночи. Но сейчас на его глазах средь бела дня произошло зверское убийство!

К тому времени когда Билл пришел в себя и поборол смятение, в котором пребывали его мысли и чувства, он оказался в кресле крепко связанным веревками. Монах все еще читал молитвы над телом Эммы.

– Что вам здесь нужно? – спросил Билл Мартина.

– Остановить Антихриста, прежде чем он родится, – ответил тот. Позади Мартина он увидел женщин, окруживших плотным кольцом Кэрол, и тут весь ужас происходившего стал ему ясен.

14

Брат Роберт в последний раз благословил тело несчастной женщины, встал на ноги и огляделся.

Он слышал крики протеста отца Райана и вопли молодой женщины, которую вели из гостиной вниз, в прихожую. Ему хотелось убежать отсюда, скрыться, но он знал, что не может этого сделать. Молодая женщина – его сердце откликалось на ее страдания – невиновна, она не знает, кого несет в себе. Но нет никаких сомнений в том, что внутри ее растет сгусток абсолютного Зла, от которого веет ледяным холодом, словно в гостиную ворвалась струя арктического воздуха. Этот холод пронизывал монаха до костей, как свирепый северный ветер. Увы, все правильно, она не ошиблась в выборе места назначения.

Брат Роберт посмотрел на иезуита. Он с самого начала знал, что от него потребуется максимум самообладания, но видеть священника привязанным к стулу оказалось выше его сил. У него родилось ощущение, что все разваливается, что он теряет контроль над ситуацией, если, конечно, обладал им раньше.

Монах снова бросил взгляд на тело, лежащее у его ног, и почувствовал комок в горле.

– Что вы натворили? – крикнул он Избранным. – Мы ведь не толпа дикарей. Мы совершаем Божье дело! Убийство – не Божье дело!

– Вам это не сойдет! – предостерег его отец Райан.

– Конечно, сойдет, – услышал монах голос второго пленника, который произнес эти слова холодным, бесстрастным тоном, не спуская пристального взгляда с Мартина. – Они убьют всех нас.

Брат Роберт обернулся к одноглазому мужчине и почувствовал, что тот излучает ненависть. В нем тоже скрывалось зло.

– Я не желаю этого слышать! – воскликнул брат Роберт, не узнавая собственного голоса. – Никакого убийства не было: совершена страшная, трагическая ошибка. И Мартин ответит за нее – земным властям и Богу!

– Но я совершил это во имя Бога!

Брат Роберт внезапно рассердился.

– Как ты смеешь так говорить! Тебе нет оправдания! Нет и не будет!

Мартин с несчастным видом посмотрел на него, повернулся и выбежал из дома. Потом послышался шум мотора и визг покрышек, заскользивших по мокрому асфальту, когда машина с ревом сорвалась с места.

На мгновение воцарилось молчание. Мир. Порядок. Хаос и смятение развеялись. Монах подошел к окну и, сняв одну из тяжелых штор, осторожно закрыл ею неподвижное тело мертвой женщины. Затем собрал Избранных вокруг себя.

– Давайте помолимся, чтобы Бог направил Грейс на верный путь и дал ей силы сделать то, что определено Его волею.

Когда начали читать «Отче наш», иезуит и второй мужчина стали рваться, пытаясь сбросить свои путы. Но брат Роберт знал, что веревки крепки, а викторианские стулья сделаны из прочного дуба. Ни те, ни другие не поддадутся и на дюйм.

15

Кэрол отчаянно боролась с женщинами, которые с каменными лицами тащили ее в кухню. Однако они были исполнены такой же решимости не отпускать ее, с какой она старалась освободиться. А их было четверо.

– Пожалуйста, тетя Грейс! – молила Кэрол, рыдая от собственной беспомощности. – Пожалуйста!Не делай этого!

Грейс старалась не смотреть на нее. Она прошла вперед, держа в руках пакет из бакалеи Гристеда. На ее шее виднелись кровоподтеки, голос звучал хрипло.

– Это воля Божья!

– Но это мой ребенок! Мой и Джима! Он – все, что у меня осталось от мужа! Пожалуйста, не отнимай его у меня!

– Воля Божья, – отвечала Грейс, – не моя.

Когда они вошли в кухню, Грейс показала женщинам, державшим Кэрол, на прямоугольный кухонный стол с тяжелыми ножками.

– Положите ее сюда.