Рожденный от ветра

Несколько мгновений землю бомбардировали ледяные ядра. Они обрушивались на людей, словно гигантские градины, круша и убивая все вокруг. И когда последняя бомба взорвалась тысячей острых как бритва ледяных осколков, снег сделался алым от крови, а крики умирающих заглушили даже безумный свист ветра, который Итаква принес с собой из межзвездных пространств. Этот жуткий ветер едва не повалил деревья вокруг; бревна, из которых была составлена пирамида в центре поляны, трещали и ломались, как спички.

Но что-то изменилось в одинокой фигуре, застывшей в центре этого хаоса, на верхушке обреченной пирамиды.

Пока гигантское человекоподобное существо давало выход гневу, обрушивая на культистов ледяные бомбы, которые оно выхватывало откуда-то с небес, юноша-полубог, стоя на вершине пирамиды, наблюдал за тем, как его отец сеет среди собравшихся на поляне людей страдания и смерть. Он видел, как в долю секунды его мать превратилась в кровавое месиво, как на его глазах более сотни людей – едва ли не все, кто свято чтил его отца, кто возносил ему молитвы, – нашли здесь свой ужасный конец. Так он смотрел, словно зачарованный, на кровавое зрелище – а затем запрокинул голову назад и закричал. Это был крик агонии, крик отчаяния, ужаса и нарастающего в груди гнева.

И в этом крике слышалось его демоническое происхождение. Ибо ветры кричали вместе с ним; с адским ревом, визгом, завыванием они носились вокруг бревенчатой платформы, выдергивая из нее бревна, подбрасывая их вверх, – и те кружились в воздухе, словно попав в гигантский водоворот, из которого им уже не суждено было вырваться. Даже тучи – и те, ведомые его гневом, неслись и сталкивались в небесах, пока небесный Отец не узрел в конце концов гнев своего земного Сына… но вот понял ли?

Ибо Итаква вновь устремился с небес на землю. Ступая перепончатыми ногами, заскользил он вниз на потоках воздуха и широко распростер руки, словно готовясь принять сына в отцовские объятия…

…и я – весь в ссадинах и синяках, на грани обморока, оглушенный завыванием дьявольского ветра – увидел нечто такое, после чего отпали последние сомнения: я тоже стал жертвой пятилетнего цикла помешательств и массовой истерии.

Ведь как только древнее божество спустилось с небес, сын его устремился ему навстречу; он бежал против ветра – вернее, летел громадными прыжками, исторгая из груди ужасный рев, от которого, казалось, небо готово было треснуть пополам, а тучи в панике разбежаться в стороны. На моих глазах Кирби увеличивался в размерах. Он рос и раздувался, пока не сравнялся величиной со своим жутким отцом – Кирби, сын Итаквы, чьи когтистые руки были вытянуты в жажде крови, чья оскаленная, звериная пасть алкала мести.

На какой-то миг Итаква, словно в удивлении, замер на месте – на фоне истерзанных небес возвышались два гигантских силуэта, две гигантских головы с огненными сверкающими очами. Неожиданно фигуры понеслись друг на друга, и небосвод сотрясла такая вспышка ярости, что на какой-то миг обе они слились в моих глазах в одно слепящее пятно, смешались в грохот грозовых раскатов.

Я тряхнул головой и вытер со лба иней с замерзшими каплями крови. Когда я вновь осмелился взглянуть на небеса, то увидел лишь бегущие по небу тучи, что неслись, как безумные, прочь от этого места – а над ними, где-то в небесных высях, две удаляющиеся черные точки, которые вели битву на фоне знакомого, но такого недоброго орнамента из звезд и созвездий.

С того часа прошли примерно сутки. Как я сумел пережить ужасы предыдущей ночи – этого мне никогда не узнать. Но я все-таки жив и даже физически невредим, хотя и опасаюсь за свой рассудок. Если есть рациональное объяснение случившемуся, то выглядит оно примерно так: имела место снежная буря невиданной, разрушительной силы, во время которой я и сошел с ума. Также известно, что миссис Бриджмен сгинула среди снежных заносов и теперь наверняка мертва, даже несмотря на ее удивительную способность переносить холод. Но как объяснить все остальное?…

С другой стороны, если отбросить в сторону все доводы разума и прислушаться к шепоту ветров, что переговариваются о чем-то снаружи моего жалкого убежища… Смею ли я отрицать то, что говорят мне органы чувств?

Все, что последовало за кошмарной бойней и разыгравшейся в небесах схваткой, я помню лишь урывками. Помню, как добрался до снегохода и как тот сломался примерно через полчаса езды по жуткой метели; как я, окоченев от холода и сгибаясь под грузом снаряжения, продолжал упорно идти вперед, прорываясь сквозь гигантские сугробы; как провалился в углубление в снегу, очертания которого вновь наполнили меня невыразимым ужасом. Помню, как шел до тех пор, пока, вконец не выбившись из сил, не рухнул здесь, под пологом деревьев. Я также помню, что в то мгновение осознавал: остаться здесь означает только одно – смерть. Припоминаю, как ставил палатку, как укреплял стены, как разводил огонь в походной печке… И больше ничего – вплоть до того момента, когда проснулся на следующий день, примерно в двенадцать.