– Ты женился, дядя? – удивляюсь я.
– Нет, замуж вышел.
– А я ещё с ней не знаком!
– Ты ещё много с кем не знаком.
Мы почти подошли к калитке.
– А как её зовут? – интересуется Нат.
Но дядя не слышит, он снова перебрасывает двустволку с плеча на плечо и топает к своему дому.
Перед тем, как открыть калитку, он поворачивается к нам:
– Так, малыши. Среди вас нет ли нацистов, скинхедов каких-нибудь, ультраправых чертей?
Он окидывает нас взглядом и, вдруг расслабившись, начинает посмеиваться, глядя на Сантьяго.
– Ну ты, цыганёнок, точно уж не фашист.
Он касается прикладом двустволки плеча Сантьяго, тот почему-то тупит взор, будто бы виноват в том, что он не фашист.
– Ты, – он показывает на Ната, – вообще чудной какой-то, интеллигенция недобитая, но точно не фашист. – Ну а ты, – показывает он на меня, – был бы фашистом, давно бы тебя уже убил. Даже если бы твои ультраправые симпатии в тебе проснулись в младенчестве.
И дядя Коршун распахивает калитку и проводит нас вовнутрь. Глаз Сантьяго, как прожектор, тут же устремляется к гаражу, у стены которого приставлены моторы, сети, сломанные вёсла, автохлам и даже огромное крыло от самолёта, а может быть, и от ракеты. А я разглядываю дом: ещё в прошлом году крыша его была укрыта новенькой черепицей. Теперь же сверху добавился солидный мохнатый слой из множества листьев, ёлочных и сосновых иголок, другого неопределённого материала природного происхождения. Под скатом крыши всё те же сушатся сети – добротная капронка, никакой лески. Давненько ещё дядюшка объяснил мне, что рыбачить на дешёвые китайские лесочные сети, в которых путается не только рыба, но и всё живое – первый верный шаг на пути к содомскому греху. Под сетями я замечаю уложенные кучкой циановые водоросли – знакомые мне растения. Чтобы отогнать плохие мысли, приходится потрясти головой.