Рождественская невеста

Больше ей не придется все время путешествовать. Осознание этого факта не слишком ее расстроило. Путешествия могут быть куда более утомительными и тяжелыми, чем это кажется тем, кто только мечтает изведать дух странствий. Ее куда более тревожило понимание причин, по которым она снова и снова отправлялась в путь, и из-за которых она так и не смогла нигде найти себе пристанище. Она не уезжала, она убегала. Да, верно, она получала удовольствие от новых впечатлений, но не в той мере, в какой ей этого хотелось бы. Теперь она знала – и как она догадывалась, знала это всегда, – что ее желанию не суждено сбыться в этой жизни. Возможно, и в другой жизни тоже. Оставить позади то, от чего она так сильно хотела сбежать. Она никогда не сможет убежать от себя самой. Куда бы она ни отправлялась, она всегда брала себя с собой. Да, она знала это и прежде. Она знала, что живет в своем собственном персональном аду.

С этого момента ее жизнь по большей части будет проходить в Аббатстве Мобли. Эдгар объяснил ей, что он всегда был привязан к отцу, и так будет и впредь. Остальное время она будет проводить в Бристоле, в доме, который она еще не видела. Эдгар сказал ей, что это очень большой дом. По отрывочным описаниям, которыми он также снабдил ее, она поняла, что дом элегантно и со вкусом обставлен.

Она стала миссис Доунс. Ее титул не имел для нее никакого значения. Она бы отказалась от него, если бы могла, сразу после смерти своего первого мужа. Титул напоминал ей о той части ее жизни, которую она хотела бы забыть. Но был какой-то вызов в том, чтобы оставаться леди Стэплтон, состоятельной, независимой вдовой. Она тщательно культивировала этот имидж. Миссис Эдгар Доунс – звучало солидно и респектабельно.

Она стала частью семьи. Теперь у нее были не только кузины в Шотландии и тётя, к которым она относилась скорее по-дружески, чем по-родственному, а настоящая семья, которая гордилась своей фамильной близостью.

Кора сжала ее в крепких объятиях сразу же после свадьбы, и со слезами на глазах настояла, что теперь, когда они стали сестрами, им следует обращаться друг к другу по имени. И потребовала, чтобы ее муж и Элен тоже последовали ее примеру. Она просто не оставила им выбора. Лорд Фрэнсис рассмеялся, и Элен подивилась, насколько привлекательными могут быть морщинки от смеха в уголках мужских глаз.

– Мы подчинимся тирании? – спросил он, склоняясь над ее рукой. – Думаю, мы должны. С Вашего позволения, с этого момента для Вас я просто Фрэнсис.

Какой у неё был выбор, кроме как ответить таким же добросердечием?

Ее тесть, этакая слегка постаревшая дружелюбная копия Эдгара, – хотя Элен смутно подозревала, что, несмотря на все его дружелюбие, перечить этому человеку в важных вещах не стоит, – обращался с ней по-отечески. Она могла бы поклясться, что он рад выбору сына. Когда на следующее утро после свадьбы, преступно поздно, Элен вышла в гостиную к завтраку, он поднялся из-за стола, протягивая ей навстречу обе руки. Он оставил свободное место рядом с собой – для нее.

– Доброе утро, дочка, – произнес он, сильно стискивая ее ладони и, притягивая невестку к себе, чтобы сердечно поцеловать в щеку.

И опять, какой у нее был выбор? Она не могла ответить на такое радушие сухим «доброе утро». Она не могла назвать его в ответ «мистер Доунс».

– Доброе утро, папа, – ответила она и присела на стул рядом с ним. Обращаться к нему таким образом, и осознавать, что этому утру предшествовала ее первая брачная ночь, и что внимание всех гостей и семьи, включая Эдгара, который тоже сидел за этим столом немного дальше, приковано сейчас к ней, – все это было очень унизительно и заставило ее покраснеть. Все сидящие в этой комнате знали, почему она и Эдгар поженились, и вот на следующее утро после свадьбы она покраснела. Как ужасно неловко!

Она чувствовала себя пойманной в ловушку. Ловушку, из которой она не сможет выбраться так просто, как она обычно это делала, – собирая свои вещи и позволяя воображению проложить новый маршрут. Теперь это ее жизнь, возможно навсегда. И вчера ночью она отказалась от той иллюзии свободы и власти, которой еще обладала. Ей не хватило самоконтроля, и поэтому она отказалась от большего, ради.… Ради чего? Не ради страсти. Этой ночью страсти было на удивление немного. Но и не ради удовольствия. Удовольствие было – и, откровенно говоря, очень сильное удовольствие. Но она просила о другом. Она искала утешения. И он ее утешил.

Это воспоминание напугало ее. Оно означало, что она нуждается в нем. Даже хуже, это означало, что он мог принести ей удовлетворение. Вчера она была удовлетворена до такой степени, что крепко проспала всю ночь и не проснулась даже тогда, когда он встал с постели. Но она ни в ком не нуждалась! Она отказывалась нуждаться в ком-либо. И меньше всего в Эдгаре. Он мог поглотить ее целиком.

А поскольку ее не привлекала перспектива быть поглощенной целиком, она нашла бы способ сразиться с ним, сразиться за свободу. И сломала бы его. Он не заслужил страданий от вздорной жены.