«Рождественские истории». Книга первая. Диккенс Ч.; Лесков Н.

Он сел, не распространяясь больше, и начал глядеть в окно. Это был статный человек в цвете лет. Загорелое лицо его осеняли густые черные волосы и усы. Когда подали ему пиво, он налил себе стакан и выпил за благоденствие дома; ставя стакан на стол, он спросил:

– А что, это новый дом?

– Не совсем-то и новый, – отвечал Бритн.

– Ему лет пять или шесть, – прибавила Клеменси, ясно выговаривая каждое слово.

– Кажется, вы говорили о докторе Джеддлере, когда я вошел? – спросил незнакомец. – Объявление напоминает мне о нем; я кое-что слышал об этой истории от знакомых. Что, старик жив еще?

– Жив, – отвечала Клеменси.

– И много изменился?

– С каких пор, сэр? – спросила Клеменси замечательно выразительным тоном.

– С тех пор, как ушла дочь его.

– Да! С тех пор он очень изменился, – отвечала Клеменси, – поседел и постарел, – совсем уж не тот, что прежде; впрочем, теперь, я думаю, он счастлив. С тех пор он сошелся с сестрой и ходит к ней каждый день. Это, очевидно, ему в пользу. Сначала он был как убитый; сердце обливается, бывало, кровью, как посмотришь, как он бродит и подсмеивается над светом; но год или два спустя он как-то оправился, начал с удовольствием поговаривать о потерянной дочери, хвалить ее, – и даже хвалить свет! Со слезами на глазах, бывало, все говорит, как хороша и добра она была. Он простил ее. Это было около того времени, как мисс Грация вышла замуж. Помните, Бритн?

Бритн помнил все это очень хорошо.

– Так сестра ее вышла замуж? – спросил незнакомец и, помолчав немного, прибавил: За кого?

Клеменси чуть не опрокинула столика при этом вопросе.

– Разве вы не знаете? – сказала она.

– Хотелось бы узнать, – отвечал он, наполняя стакан и поднося его к губам.

– Да ведь если рассказывать обстоятельно, – длинная история, – сказала Клеменси, подперши подбородок левой рукой, а локоть левой руки правою; она покачала головой и смотрела, казалось, сквозь ряд минувших годов. – Да, длинная история.

– Можно рассказать ее вкратце, – заметил незнакомец.

– Вкратце, – повторила Клеменси все тем же задумчивым тоном, по-видимому вовсе не относясь к гостю и не сознавая присутствия слушателей. – Что тут рассказывать? Что они грустили и вспоминали о ней вместе, как об умершей, что они любили ее так нежно, не упрекали ее, находили даже для нее оправдания? Это знают все. Больше меня никто в этом не уверен, – прибавила она, отирая глаза рукою.

– Потом, – сказал незнакомец.

– Потом, – сказала Клеменси, механически продолжая фразу и не изменяя своего положения, – они женились. Свадьбу сыграли в день ее рождения, – завтра как раз опять этот день, – тихо, без шуму, но зато они счастливы. Как-то вечером они гуляли в саду; мистер Альфред и говорит: «Грация! Пусть ваша свадьба будет в день рождения Мери». Так и сделали.

– И они живут счастливо? – спросил незнакомец.

– О, как никто в мире, – сказала Клеменси. – Только эта одна и есть у них печаль.

Клеменси подняла голову, как будто вдруг вспомнила, при каких обстоятельствах она вспоминает прошедшее. Она быстро взглянула на гостя; видя, что он оборотился лицом к окну и внимательно смотрит на дорогу, она начала делать мужу выразительные знаки, указывая на объявление и шевеля губами, как будто с жаром повторяет ему одно и то же слово или фразу. Но так как она не производила ни одного звука, и немые жесты ее, как все вообще ее движения, были очень необыкновенны, – такое непонятное поведение довело Бритна почти до отчаяния. Он поглядывал то на стол, то на гостя, то на ложки, то на жену, следил за ее пантомимою с выражением глубочайшего недоумения, спрашивал ее на том же языке, не в опасности ли имущество их, или он, или она, отвечал на ее знаки другими знаками, выражавшими крайнее замешательство, вглядывался в движение ее губ, изъяснял его вполголоса на разные манеры: «молоко и карты,» «мелко и жарко,» – и никак не мог приблизиться к истине.

Клеменси перестала, наконец, делать знаки, убедившись, что это бесполезно; она понемножку подвигала стул свой к гостю, смотрела как будто в пол, а между тем поглядывала на него по временам очень зорко и ждала, что он спросит еще о чем-нибудь. Он не долго заставил ее ждать.

– А что же потом было с той, которая бежала? Вероятно, вы это знаете?

Клеменси покачала головою.

– Слышала я, – сказала она, – что доктору Джеддлеру известно об этом больше, нежели он говорит. Мисс Грация получала от нее письма: пишет, что она здорова и счастлива и что стала еще счастливее, узнав, что сестра вышла за мистера Альфреда. Но жизнь и судьба ее покрыты какой-то тайною, которая до сих пор не объяснилась, и которую…

Она остановилась.

– И которую, – повторил незнакомец.

– Которую может, я думаю, объяснить только один человек, – сказала Клеменси.

– Кто бы это мог быть? – спросил гость.

– Мистер Мейкль Уарден! – отвечала Клеменси, почти вскрикнувши, и в одно и то же время объясняя мужу, что хотела она ему сказать знаками, и давая знать Уардену, что он узнан.

– Вы помните меня, сэр, – сказала Клеменси, дрожа от внутреннего волнения, – да, я это вижу; помните, ночью, в саду, – я была с нею!