Читаем Рождественские истории с неожиданным финалом полностью

Не будучи в состоянии блистать умом, познаниями, заслугами, а желая обратить на себя внимание, я сделался щеголем в возмужалых летах. Я свел знакомство с молодыми людьми богатых фамилий и со всеми старыми ветрениками; одевался как куколка; комнаты убирал, как первостепенная кокетка; экипажи мои отличались в целом городе вкусом и богатством. Я давал завтраки, ужины и концерты, вошел в долги и верно бы разорился, если б не получил наследства после тетушки. Теперь я перестал мотать, но не научился порядку: не умею в срок платить долгов, не умею обойтись без них и никак не могу сравнять расхода с приходом. Часто отказываю себе в необходимом, а еще чаще трачу деньги на бесполезное, и даже вредное, машинально, по какому-то внутреннему влечению. Накануне каждого Нового года я завожу счетные книги и распределяю годовой расход, а в начале нового года забываю, откладываю до будущего дня и к другому Новому году снова доживаю с долгами и дефицитом в моих финансах.

Но теперь я намерен исправиться и с Нового года издерживать не более прихода: есть устрицы и пить шампанское только на чужой счет, обедать почаще в гостях, платить долги, не играть в вист на большие суммы, не ездить туда, где существуют вечные домашние лотереи и подписки; не исполнять никаких комиссий для иногородних моих родственников и приятелей иначе как на наличные деньги – одним словом, я переменю совершенно мой образ жизни с Нового года.

По службе я весьма часто отлагаю дела до завтра, не помышляя о нетерпении бедных просителей. Запершись в моем кабинете, я отдыхаю или читаю романы и велю сказывать у дверей, что я занимаюсь важными делами. В представлениях к награде моих подчиненных я так искусно иногда хвалю их, что все их усердие и способности относятся всегда ко мне. Это очень нехорошо, и я намерен не откладывать до завтра того, что можно сделать сегодня, не заставить слугу моего лгать перед просителями; моих подчиненных рекомендовать по достоинству, невзирая на связи и покровительства. Все это я начну с Нового года.

Мне кажется, что я вовсе не завистлив, однако ж успехи моих знакомых и приятелей в делах и по службе заставляют меня, как бы невольно, сравнивать их с собою, и преимущество, разумеется, остается всегда на моей стороне. Мне кажется, будто одно стечение счастливых обстоятельств, а отнюдь не личные достоинства моих знакомых, споспешествовало их благополучию и возвышению, и я, разбирая их поведение, взвешивая слова, делая догадки об их образе мыслей, нахожу в них много недостатков, и при случае, в кругу добрых приятелей, говорю весьма невыгодно об отсутствующих, думая возвысить тем собственные достоинства. Это несколько походит на злословие, а потому я вознамерился с Нового года не говорить ни о ком дурно за глаза, по одним догадкам и предположениям.

Иногда, в досаде, в гневе, нельзя удержаться, чтоб не пожаловаться на приятеля или на родственника. Кажется, будто сердцу легче, когда выльешь из него досаду или неудовольствие. Мне весьма неприятно, когда люди, пользуясь минутою слабости и сердечного излияния, сказанное в минуту страсти берут за умысел, переносят вести, или, как твердит пословица, выносят сор из избы. Невзирая на это, когда меня кто обласкает, то я, желая показать ему мое усердие и преданность, иногда объявляю под секретом, что такой-то говорил о нем дурно. От того происходят фамильные ссоры и холодность между приятелями, которые, без этого средства, позабыли бы о небольших взаимных неудовольствиях. Это очень дурная привычка и походит на сплетни, а потому я с Нового года намерен более не пересказывать и не переносить вестей.

Я не люблю, когда при мне говорят дурно о старших, ропщут и критикуют различные меры. Но иногда досада, иногда самолюбие, а чаще эгоизм, вводят меня в подобные заблуждения. «Если б я был на месте такого-то, я бы сделал то-то», – говорю я громко, а думаю про себя, потому, что это было бы лучше для меня. «На место такого-то определил бы такого-то!» – восклицаю я с самонадеянием на свою проницательность и, прикрывая такой выбор желанием общей пользы, скрываю тщательно, что при таком-то я надеюсь больших для себя выгод. Не правда ли, любезные читатели, что это дурно? Итак, я намерен исправиться с Нового года.

В молодости моей казалось мне, что каждая женщина, которая не принимает изъявления моих нежностей, имеет дурной вкус и что сердце ее занято. Теперь каждая женщина, предпочитающая беседу молодого образованного человека моему обществу, кажется мне дурно воспитанной и кокеткой. Я чувствую свою несправедливость и обещаюсь думать иначе с Нового года.

Я люблю занимать деньги, а не могу терпеть, когда кто просит у меня взаймы. Кто просит у меня денег, того я называю ветреным, мотом и т. п., а кто мне не даст взаймы, того я величаю скупым, эгоистом, хитрецом. В этом нет ни толку, ни справедливости, итак, я намерен исправиться: помогать честным людям в нужде и не просить взаймы на прихоти – все это я начну с Нового года.

Перейти на страницу:

Похожие книги

О медленности
О медленности

Рассуждения о неуклонно растущем темпе современной жизни давно стали общим местом в художественной и гуманитарной мысли. В ответ на это всеобщее ускорение возникла концепция «медленности», то есть искусственного замедления жизни – в том числе средствами визуального искусства. В своей книге Лутц Кёпник осмысляет это явление и анализирует художественные практики, которые имеют дело «с расширенной структурой времени и со стратегиями сомнения, отсрочки и промедления, позволяющими замедлить темп и ощутить неоднородное, многоликое течение настоящего». Среди них – кино Питера Уира и Вернера Херцога, фотографии Вилли Доэрти и Хироюки Масуямы, медиаобъекты Олафура Элиассона и Джанет Кардифф. Автор уверен, что за этими опытами стоит вовсе не ностальгия по идиллическому прошлому, а стремление проникнуть в суть настоящего и задуматься о природе времени. Лутц Кёпник – профессор Университета Вандербильта, специалист по визуальному искусству и интеллектуальной истории.

Лутц Кёпник

Кино / Прочее / Культура и искусство
Алов и Наумов
Алов и Наумов

Алов и Наумов — две фамилии, стоявшие рядом и звучавшие как одна. Народные артисты СССР, лауреаты Государственной премии СССР, кинорежиссеры Александр Александрович Алов и Владимир Наумович Наумов более тридцати лет работали вместе, сняли десять картин, в числе которых ставшие киноклассикой «Павел Корчагин», «Мир входящему», «Скверный анекдот», «Бег», «Легенда о Тиле», «Тегеран-43», «Берег». Режиссерский союз Алова и Наумова называли нерасторжимым, благословенным, легендарным и, уж само собой, талантливым. До сих пор он восхищает и удивляет. Другого такого союза нет ни в отечественном, ни в мировом кинематографе. Как он возник? Что заставило Алова и Наумова работать вместе? Какие испытания выпали на их долю? Как рождались шедевры?Своими воспоминаниями делятся кинорежиссер Владимир Наумов, писатели Леонид Зорин, Юрий Бондарев, артисты Василий Лановой, Михаил Ульянов, Наталья Белохвостикова, композитор Николай Каретников, операторы Леван Пааташвили, Валентин Железняков и другие. Рассказы выдающихся людей нашей культуры, написанные ярко, увлекательно, вводят читателя в мир большого кино, где талант, труд и магия неразделимы.

Валерий Владимирович Кречет , Леонид Генрихович Зорин , Любовь Александровна Алова , Михаил Александрович Ульянов , Тамара Абрамовна Логинова

Кино / Прочее
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо
Александр Абдулов. Необыкновенное чудо

Александр Абдулов – романтик, красавец, любимец миллионов женщин. Его трогательные роли в мелодрамах будоражили сердца. По нему вздыхали поклонницы, им любовались, как шедевром природы. Он остался в памяти благодарных зрителей как чуткий, нежный, влюбчивый юноша, способный, между тем к сильным и смелым поступкам.Его первая жена – первая советская красавица, нежная и милая «Констанция», Ирина Алферова. Звездная пара была едва ли не эталоном человеческой красоты и гармонии. А между тем Абдулов с блеском сыграл и множество драматических ролей, и за кулисами жизнь его была насыщена горькими драмами, разлуками и изменами. Он вынес все и до последнего дня остался верен своему имиджу, остался неподражаемо красивым, овеянным ореолом светлой и немного наивной романтики…

Сергей Александрович Соловьёв

Биографии и Мемуары / Публицистика / Кино / Театр / Прочее / Документальное