Рождественские рассказы

И вот Христофор Богданович, в ожидании такого приятного посещения, слегка дремал в своем роскошном кабинете, при свете ярко освещенного камина, почему эта на диво меблированная комната освещалась каким-то таинственным красноватым светом... Из густого мрака виднелись неясные очертания округленных форм соблазнительных статуй, сверкала кое-где дорогая бронза, и вся фигура хозяина, распростертого в покойном вольтеровском кресле, была преисполнена олимпийского спокойствия и величия.

Христофор Богданович дремал и, вместе с тем, бодрствовал. Он мечтал и вспоминал, вспоминал и мечтал... и все эти мечты и воспоминания складывались удивительно приятно и жизнерадостно, текли, так сказать, млеком в берегах кисельных, даже еще немного слаще.

Где-то далеко, точно на башне, часы торжественно так, дорогие столовые часы отсчитали ровно одиннадцать.

И вот Христофор Богданович видит себя вновь на возвышении, грациозно опершегося на пюпитр; перед его глазами ряд внимательных и, очевидно, благорасположенных слушателей. Он, видите ли, проводит новые мероприятия к еще большему процветанию дорогого для них общественного дела; он докладывает о том, что, несмотря на блестящие результаты деятельности правления, можно и даже должно еще более заботиться о преуспевании. Если нельзя увеличить дивиденд, расширяя само предприятие, то можно добиться того же путем уменьшения расходов. Например, вполне возможно сокращение корма для этих десятков тысяч лошадей, без всякого риска для их здоровья, сокращение половины всем этим дармоедам: кучерам, кондукторам и прочим по нисходящей линии. Все это Христофор Богданович доказывал и уяснял самым научным способом; он указывал, например, на обстоятельство, давно замеченное даже лицами посторонними, стоящими, так сказать, вне курса дела, на то, что по рельсам вагон катится, так сказать, будто бы даже без помощи тяговой силы, лошадей в данном случае, что стоит только дать толчок к первому поступательному движению, в чем могут помочь даже дармоеды-кондуктора, и лошадкам уже совсем легко продолжать поддерживать дальнейшую энергию, что легкая умеренная рысь для четвероногих сочленов, то бишь, представителей простой, грубой, животной силы составляет даже не труд, а приятный моцион, и что полагающиеся до сих пор два гарнца овса могут быть совсем без вреда для их здоровья сокращены на один и не ежедневно, а так раза два в неделю, или даже накануне двунадесятых праздников, что будет иметь даже некоторое нравственное значение. Христофор Богданович при этом обратился к цифрам, и перед глазами акционеров нарисовалась такая круглая, соблазнительная цифра будущих барышей, что многие полезли в карманы за платками с целью утереть намокшие внезапно губы... Оратор даже слегка коснулся литературы. Он увещал слабых духом не пугаться репортерских громов и газетных нападок. Он со слезами на глазах советовал претерпеть — ибо многие великие люди претерпевали и были поносимы, но потом возвеличились и тем посрамили врагов... Да вот, например, говорил он, кричат об истязаниях, об несчастном якобы внешнем виде бедных лошадок, а того не понимают, что удар кнута вдоль спины вовсе не истязание, а полезная гигиеническая мера, как бичующий душ Шарко, укрепляющий нервную систему... Что печальный вид знаменитой Росинанты не помешал этой лошади приобрести историческую известность... Удивительно, вообще, хорошо и тепло говорил высокоуважаемый Христофор Богданович, за что и был почтен дружными аплодисментами... А потом этот дружеский, задушевный обед, эти устрицы, полные, белые, пулярдочки просто на скотном поле, потом это тюрбо, нежное, рыхлое, распластанное во все блюдо, представляющее из себя даже нечто эротическое... миф какой-то... А тут — приятная записочка Ольги Николаевны. А тут...

Сладкая дремота стала даже переходить как будто в более прочный, глубокий сон... и вдруг... вдруг случилось нечто, совершенно неожиданное и совсем уже ничего общего не имеющее с мечтами сладкими и отрадными.

Христофор Богданович вскочил от энергичного до свирепости, свистящего, беспощадного, хлесткого такого, удара бичом вдоль его собственной холеной спины — и, к ужасу своему, заметил, что вскочил сразу на все четыре ноги.

Да-с, на четыре! Верным счетом — четыре, да еще снабженные плохо кованными, растрескавшимися копытами... Он даже взвизгнул от боли, зажал назад уши, крутнул ощипанным хвостом и попытался было лягнуть, но его усиленно потянули за повод из стойла...

Роскошной обстановки уютного, комфортабельного кабинета как не было... холодная, сырая конюшня с резким сквозняком вдоль коридора, с прогнившим, занавоженным, вонючим полом, еле мигающие фонари — озлобленные, красные усатые и бородатые лица конюхов, непечатная ругань и все те же хлесткие, но полезные для нервной системы суррогаты пресловутого душа Шарко...

Повели на двор Христофора Богдановича, он шел и не упирался... он не протестовал более, окончательно смирился духом, только тяжело поводил своими отощавшими ребрами...