Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

«Щелкунчик и мышиный король» стал любимой рождественской сказкой не на родине Гофмана, а во Франции и в России. Идея наполнить ее музыкой и танцем принадлежит главному балетмейстеру Петербургского Большого (Каменного) театра Мариусу Петипа. Не чуждый либеральных веяний, он пожелал приурочить постановку к столетию французской революции (1889 год). Однако затею с отрывками «Марсельезы» и танцами санкюлотов на императорской сцене пришлось оставить. Либретто Петипа в начале 1890-х годов отдали переделывать Льву Иванову, а музыку заказали Петру Чайковскому.

В основу сюжета Петипа положил не оригинал, а французский пересказ сказки Гофмана, сделанный в 1844 году писателем Александром Дюма-отцом. Под пером французского романиста сказка потеряла практически всю иронию, и стала походить на мелодраму. Талант гениального русского композитора поднял эту тему до романтической трагедии. Музыка балета впервые прозвучала в Петербурге 7 марта 1892 года в одном из симфонических концертов Русского музыкального общества, где дирижировал сам композитор. Публика ликовала. На сцене петербургского Мариинского театра 6 декабря 1892 года с не меньшим успехом прошла премьера балета. «Щелкунчик» стал одним из последних крупных произведений Чайковского, скончавшегося 25 октября 1893 года.

Балет на музыку Чайковского, по сути, и сделал сказку «Щелкунчик и мышиный король» самым популярным произведением Гофмана.

Дядя и племянник

Если какому-нибудь из моих любезных читателей или слушателей случалось когда-нибудь порезаться стеклом, то он, без сомнения, помнит, как это бывает больно, и как медленно заживают подобные раны. Так и Мари должна была провести целую неделю в постели, потому что при всякой попытке встать, у нее начинала кружиться голова. Наконец она выздоровела и опять могла по-прежнему бегать и прыгать по комнате.

В стеклянном шкафу нашла она все в полном порядке и чистоте. Деревья, цветы, домики, куклы стояли чинно и мило. Но всего более обрадовалась Мари своему милому Щелкунчику, стоявшему на второй полке с совершенно новыми крепкими зубами и весело улыбавшемуся ей. Увидев своего друга, Мари задумалась. Ей пришла в голову мысль, что уж не с ее ли Щелкунчиком случилось все то, о чем рассказывал крестный в своей сказке о ссоре Щелкунчика с мышиным королем? Рассуждая далее, она пришла к выводу, что Щелкунчик ее никто иной, как молодой Дроссельмейер из Нюрнберга, заколдованный крысой Мышильдой, племянник крестного Дроссельмейера.

О том, что искусным часовщиком при дворе отца принцессы Пирлипат был сам советник Дроссельмейер, Мари не сомневалась ни одной минуты уже во время самого рассказа. «Но почему же не помог тебе твой дядя?» – сокрушалась Мари, припоминая подробности виденной ею битвы, в которой Щелкунчик, как оказалось, дрался за свою корону и царство. «Если, – думала Мари, – все куклы называли тогда себя его подданными, то значит, пророчество придворного астронома исполнилось, и молодой Дроссельмейер точно стал принцем кукольного царства».

Рассуждая так, умненькая Маша заключила, что если Щелкунчик и его вассалы живы, то они должны шевелиться и уметь двигаться, но в шкафу все было тихо и неподвижно. Тогда Мари, далекая от мысли расстаться со своим внутренним убеждением, приписала это просто влиянию колдовства седой крысы и ее семиголового сына.

– Во всяком случае, мой милый господин Дроссельмейер, – говорила она, обращаясь к Щелкунчику, – если вы не можете двигаться и говорить со мной, то, наверное, слышите меня и хорошо знаете, что можете во всем рассчитывать на мою помощь. Я попрошу и вашего дядю помогать вам, когда это будет нужно.