Рождественские сказки Гофмана. Щелкунчик и другие волшебные истории

– Ну, разумеется, – отвечал Левенгук еще более торжественным тоном, – ну, разумеется! Я узнал, что психическое начало, которое оживляет ныне изящное тело моего достойного друга, господина Перегринуса Тиса, существовало уже задолго до этого, правда только как идея без сознания своего образа. Взгляните сюда, господин Перегринус, рассмотрите внимательно красную точку в середине доски. Это – не только вы сами, но эта точка есть также тот образ, который ваше психическое начало в те времена не могло осознать. Сверкающим карбункулом лежали вы тогда в глубоких недрах земли, а простершись над вами, на зеленой земной поверхности, спала прелестная Гамахея, только в той бессознательности растворялся также и ее образ. Странные линии, незнакомые сочетания звезд прорезают теперь вашу жизнь с того момента, как идея приняла образ и превратилась в господина Перегринуса Тиса. Вы, сами того не подозревая, обладаете талисманом. Этот талисман и есть красный карбункул. Возможно, что король Секакис носил его как драгоценный камень в своей короне или, что сам он некоторым образом был карбункулом; во всяком случае, вы обладаете им теперь. Но чтобы пробудить его дремлющую силу, должно произойти одно событие, и тогда с пробуждением силы нашего талисмана решится участь одной несчастной, которая до сей поры влачила тягостную призрачную жизнь между страхом и смутной надеждой. Ах! Только призрачную жизнь могло дать милой Гамахее даже самое глубокое магическое искусство, поскольку действенный талисман был у нас похищен! Вы один убили ее, вы один можете вдохнуть в нее жизнь, когда карбункул воспылает в вашей груди!..

– Ну а можете ли вы, – перебил снова Перегринус укротителя блох, – объяснить мне, что это за событие, которое должно пробудить силу талисмана, господин Левенгук?

Укротитель блох вытаращил глаза на Перегринуса и имел вид человека, неожиданно очутившегося в большом затруднении и не знающего, что сказать. Мысли его гласили: «Что за черт, как же это случилось, что я сказал гораздо больше, чем, собственно, хотел сказать? Хоть бы я промолчал о талисмане, который этот блаженный дурак носит в себе, и который может дать ему такую власть над нами, что мы все должны будем заплясать под его дудку! И теперь я ему должен рассказать о событии, от которого зависит пробуждение силы его талисмана! Как же быть? Признаться, что я сам того не знаю, все мое искусство бессильно развязать узел, в который заплетаются все линии. Даже, когда я рассматриваю этот главный звездный знак гороскопа, у меня становится совсем скверно на душе, и моя почтенная голова мне самому представляется в виде подставки для чепца, сделанной из пестро размалеванного картона. Нет, не унижу себя таким признанием, которое даст ему лишнее оружие против меня. Лучше навру я этому болвану, воображающему себя невесть каким умником, что-нибудь такое, чтобы его мороз подрал по коже, и у него пропала бы всякая охота к дальнейшим расспросам».

– Обожаемый мой, – вновь заговорил укротитель блох, приняв озабоченный вид, – обожаемый мой господин Тис, не требуйте от меня, чтобы я рассказал вам об этом событии. Вы знаете, что хотя гороскоп и открывает нам ясно и подробно многие грядущие обстоятельства жизни, но каков будет исход грозящей опасности, пребывает от нас в полном мраке, и тут возможны и допустимы лишь некоторые гадательные и смутные указания. Такова воля вечной премудрости. Я слишком вас люблю, дражайший господин Тис, как превосходного и сердечного человека, чтобы тревожить и пугать вас прежде времени. В противном случае я сказал бы вам, по крайней мере, что событие, которое должно даровать вам сознание вашего могущества, в то же самое мгновение может разрушить ваш теперешний образ, причем это будет сопровождаться ужаснейшими муками ада. Но нет! Я умолчу и об этом, и больше ни слова о гороскопе. Только, прошу вас, не тревожьтесь, дражайший господин Тис, хотя дело и обстоит очень плохо, и я, по всем моим научным данным, едва ли могу предсказать хороший исход вашему приключению. Быть может, все-таки и спасет вас от грозной опасности какое-нибудь совершенно непредвиденное сочетание светил, которое пока еще лежит вне круга наших наблюдений.

Перегринус дивился бесстыдному вероломству Левенгука, но в то же время все обстоятельства дела, положение, в котором находился перед ним, сам того не подозревая, Левенгук, показались ему столь необычайными, столь забавными, что он не мог удержаться и разразился звонким смехом.

– Ну, чему вы смеетесь, достойнейший мой господин Тис? – спросил, несколько оторопев, укротитель блох.