Рождественский кинжал

Матильда знала, что она права. Пола никогда не волновалась насчет одежды. Ее нельзя было назвать ни модницей, ни неряхой. Она просто накидывала на себя что попало, и никто не обращал внимания, чем прикрыто ее тело: важна была только сама Пола.

– Черт побери, Пола, я тебя ненавижу! – воскликнула Матильда, отлично знавшая, что люди замечают ее только благодаря тщательно продуманным нарядам. – Убирайся к дьяволу! Я не такая везучая, как ты.

Та довольно прищурилась.

– Милая, ты всегда отлично выглядишь.

– Спасибо. А где твой драматург?

– Понятия не имею. Как меня бесит вся эта суета! Можно подумать, в доме не хватит места… Старри обещал нас куда-нибудь пристроить.

– Главное, чтобы у твоего приятеля не было мятой футболки и всклокоченной шевелюры.

– А при чем тут это?

– Дядя Натаниэль будет в шоке.

Она не ошиблась. Когда Уиллоби Ройдона представили Натаниэлю, тот буквально онемел от ярости и уставился на него и Полу, не в силах выдавить даже обычного приветствия. Повисшую паузу пришлось заполнить Джозефу, который попытался загладить неловкость удвоенным радушием.

Положение спас Старри, объявивший, что кушать подано. Все перешли в столовую. Уиллоби Ройдон сел между Мод и Матильдой. Первую он невзлюбил сразу, но вторая ему понравилась. Он завел разговор о современной драме, и Матильда время от времени ему поддакивала, считая своим долгом ободрить новичка.

Ройдон был хрупкий молодой человек с невыразительным лицом и экзальтированными жестами. Слушая его разглагольствования, Матильда без труда могла представить, как он чувствовал себя в этой обывательской среде. Наверное, его родители были достойными людьми, которые побаивались своего слишком умного сына, а может, и подсмеивались над его талантом. Он держался неуверенно и в то же время агрессивно. Матильда сразу прониклась к нему жалостью и сделала заинтересованное лицо, по мере сил принимая участие в беседе.

Пола сидела рядом с Натаниэлем и беседовала с ним о пьесе Ройдона, забыв про еду. Она старалась завладеть вниманием своего дяди, раздражая его громким голосом и возбужденно размахивая руками. Валери, сидевшая справа от нее, умирала от скуки и даже не скрывала этого. Сначала она делала вид, будто ей интересно, и восклицала: «Ах, дорогая, как чудесно! Расскажите мне о вашей роли! Мне не терпится увидеть вас в пьесе». Но Пола не обращала на нее никакого внимания и отметала все эти попытки с холодным равнодушием, напоминавшим манеру Стивена. Наконец Валери вздохнула, поправила свои кудряшки и пришла к выводу, что Пола совершенно не умеет одеваться и к тому же нелепо взбивает волосы со лба.

Для Валери это вообще был неудачный вечер. Она приехала в Лексэм (и настояла, чтобы Стивен взял ее с собой), поскольку знала, что Натаниэль ее недолюбливает. Валери не сомневалась, что сумеет пленить его своими чарами, но тот упорно не желал пожирать ее восхищенным взглядом, как делали все мужчины. Не помогло даже новое платье от Шанель. Джозеф, наоборот, бросал в ее сторону томные взоры, но толку от этого было не много (хотя все-таки приятно): ведь он не мог оставить им наследство.

Появление за столом нового гостя показалось ей многообещающим, но, увы, он с головой ушел в разговор с Матильдой. Валери раздраженно уставилась на нее, не понимая, что находят в ней мужчины. В этот момент Ройдон поднял голову, и их взгляды встретились. Очевидно, он только сейчас заметил ее присутствие, и его это потрясло. Ройдон замер, густо покраснел и поспешил возобновить беседу. Валери повеселела. Эти драматурги не так просты! Никогда не знаешь, что от них ждать. В одно прекрасное утро они просыпаются знаменитыми, зарабатывают кучу денег, и их наперебой приглашают в самые лучшие дома.

Джозеф, которого Натаниэль с самого начала подозревал в том, что он потворствовал приглашению Уиллоби, бодро заявил, что «запах опилок снова щекочет ему ноздри». Ройдон подумал, что он когда-то выступал в цирке, но Джозеф поспешил разубедить его.

– Помню, в Дурбане, когда я играл Гамлета… – начал он.

– Престань, Джозеф, ты что-то путаешь, – перебила его Матильда. – Ты в жизни не играл Гамлета.

– Грехи молодости, – улыбнулся тот.

Но Ройдон не проявил к Гамлету интереса. Он небрежно отмахнулся от Шекспира. Для него куда важнее был Стриндберг. Что до комедий Пинеро, в которых блистал Джозеф, драматург припечатал их одной фразой:

– Все это старье!

Джозеф приуныл. Он как раз приготовил один милый анекдот из тех времен, когда играл в Сиднее роль Бенедикта, но Ройдон вряд ли сумел бы оценить его. «Какой самодовольный молодой человек», – подумал Джозеф, с грустью налегая на закуску.

Мод поднялась из-за стола, и Поле пришлось оборвать разговор о пьесе Ройдона. Она с досадой последовала за другими женщинами.

Мод привела их в салон. Это была большая и холодная комната. Две напольные лампы у камина давали мало света, поэтому по углам гнездилась густая тень. Пола зябко поежилась и включила люстру.

– Ненавижу этот дом! – воскликнула она. – И он нас тоже ненавидит. Меня даже мороз по коже продирает.