– Счас вспомнишь, сука! – Крутой вскочил и короткой очередью разворотил майору здоровую ногу.
Офицер завыл.
– Вспомнил? – заорал Крутояров и приставил ствол к седой голове. – Пару дней назад кто-то был в доме Беляева, русского писателя, и забрал все рукописи. Кто это был? Капитан Харт? Ведь это он был?
– Гауптман Харт, – тихо подтвердил майор.
– Вот ведь сука, – сказал Крутой. – Железный капитан. Да ещё и прикололся надо мной. Эх, капитан, сильный мужик был. Солдат, не то, что вы, нытики хреновы.
По лицу майора текли слёзы. Сергей легонько ткнул его в бок носком унта.
– Ладно, давай говори, куда капитан дел рукописи.
– Рукописи долшен быть архифф.
– Архив где?
– Тальше коридор. Там двер.
– Веди давай, – русский демон посмотрел на ноги капитана. – Да, далеко ж ты заведёшь, Сусанин.
– Я не могу ходить, – простонал майор.
– Было бы у меня время, я б тебя ещё бегать заставил. Где архив?
– Там, – майор махнул рукой вперёд. – Коритор упрётся в твер. Там архифф.
– Люди там есть? – Крутояров только представил, как он самостоятельно будет искать рукопись в архиве, и ему поплохело.
– Там солдат. Он знает. Не упифай меня.
Сергей поднялся на ноги.
– Не убью. Пока. Но если обманул и решил погеройствовать, как капитан Харт, то умрёшь.
Взял автомат наизготовку и пошёл вдоль стены в дальний конец коридора. Он видел эту дверь, о которой говорил майор. Вот интересно, соврал или нет? Сергей оглянулся. Майор сидел, прислонившись спиной к стене, и продолжал размазывать ладонями кровь по штанинам.
Вот будет жуть, если там никого нет. В жизнь не найти эту гребаную рукопись в большом архиве. А время-то уже поджимает, пора возвращаться домой.
Сергей прошёл половину коридора, когда слева от него вдруг распахнулась дверь и в ней показались двое солдат. Узнал их, это были те электрики, что таскались здесь с кабелем. Они так же были увешаны пассатижами, кусачками и мотками изоленты. Резиновые перчатки до локтей говорили о том, что напряжение, с которым работали электрики, могло быть нешуточным. В руках они держали толстые кабели с клеммами-пиками на концах. Вид у обоих был такой, словно они идут на голгофу, а в руках не электрокабели, а кресты, на которых их должны распять.
Пока Крутояров сообразил, что сейчас произойдёт, было уже поздно. Солдаты заверещали, как дикие зайцы, и бросились на него с кабелями, как с винтовками наперевес. Сергей выстрелил и попал в одного из них, но тот по инерции пробежал ещё несколько шагов. Те самые шаги, которых ему как раз и не хватало. В последний момент Крутой попытался нащупать генератор, но не знал, где он находится. Даже вроде нащупал, но отключить не успел. Не успел. А ведь он так боялся электричества и знал, ведь знал, что электрошок может лишить его способностей чувствовать механику. Клин клином вышибают.
Одна клемма прижалась к автомату, вторая коснулась кисти. Сергея сильно тряхануло. Подбросило. Обожгло. Ослепило.
Он упал, его выгнуло дугой. Запахло жареным мясом. На какое-то мгновение отключился, но вскоре пришёл в себя. И ощутил во всём теле такую лёгкость, какой отродясь никогда не бывало. И понял, что удар током не отнял у него чувство механики, а одарил ещё одной способностью.
Медленно оторвался от пола и взлетел под потолок. «Ого, – подумал он. – Вот здорово! Я теперь ещё и левитировать могу. Я теперь реально Ариэлем стал. Ну всё, забираю рукопись – и домой!»
Мгновение спустя его астральное тело, отделившись от физического, прошив потолок, улетело в чёрное небо. В самый последний момент Сергей сообразил, что произошло, и запоздалая мысль пронзила его: «Не успел я рукопись найти!».
***
Игорь Иванович сидел в своём кабинете. Не повезло. Погиб Крутояров. Говорят, что его током убило, поджарило как поросёнка. И рукопись он не добыл. Когда он вернулся, при нём, вернее, при его трупе, обнаружили только дневник писателя, и какую-то листовку. В отдельном пакете ещё лежали вещи Крутоярова. Шмотьё какое-то, телефон.
Незнамов разгладил на столе листок и прочитал название. «Тайный фронт». И вспомнил, что ему рассказывал отец. Про то, как умер от голода Беляев, как через пару дней фашисты поймали верстальщика. Он тогда пацан ещё совсем, чудом избежал гибели.
– Знать бы, откуда у Крутоярова эта листовка оказалась, – задумчиво сказал Игорь Иванович.
Он взялся за дневник. Дневник был начат в сорок первом году. Двадцать третьего июня. Дневник, это, конечно, хорошо, но не то, совсем не то, чего хотел Игорь Иванович. Он верил, что Беляев обладал даром провидения, и только рукопись, о которой говорил отец, могла это доказать.
Он пролистал несколько страниц. Лето 41-го, оккупация Пушкина, осень, суровая зима 1941–42 года. Февраль… Март…
Игорь Иванович вскинул голову. Какой ещё февраль? Какой март? Ведь Беляев умер в январе!