Рождественский пёс

Катрин никак не могла уснуть. У нее еще остались кое-какие счеты с мужчиной, который тяжело переносил поцелуи. Вернее, счет — за химчистку. Почему он не звонит? Почему она сама среди ночи должна брать в руки телефонную трубку? Неужели ей действительно придется спрашивать его, что для него предпочтительней — получить от нее счет по почте или зайти за ним самому? Неужели без этого не обойтись? Почему он вынуждает ее прибегать к крайним мерам? Почему не подает признаков жизни?

Она положила трубку, включила компьютер и обнаружила сообщение от Макса. Он писал:

Дорогая Катрин!

Эта история посвящается тебе. Это, конечно, дурацкая история, но написана она от всего сердца.

Спокойной ночи.

Макс

А с красной строки:

ВЕРНЫЕ ДРУЗЬЯ

выпуск 84

Заглавие:«Курт рассказывает постельную историю»…

Катрин прочла ее трижды. Потом распечатала и прочла еще два раза. Затем положила распечатку рядом с собой в постель, туда, где еще недавно лежал «говорящий» сэндвич. Через час она включила свет и прочла историю еще раз. Потом выключила свет и уснула. Через полчаса (или через час, а может, через два) она проснулась и опять включила свет. Она забыла, как именно у Макса было написано про «заспанное выражение». Потом выключила свет и уснула. Через два или три часа она проснулась, включила компьютер и отправила Максу коротенький мейл:

Я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой.

Потом легла в постель, выключила свет и уснула.

Девятнадцатое декабря

Ее «я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой» возбудило и смутило Макса. Возбуждение относилось к первой части сообщения и было меньшим злом. Нет, оно не было злом, оно было противоположностью зла. Оно было мощным, как фён, который уже несколько часов ломился в окна, только градусов на сто тридцать по Цельсию теплее. И этот жар накатывал волнами, внезапно вздымался в нем, так же быстро спадал и вновь стремительно нарастал.

Он представлял себе, как она стоит, прислонившись к дверному косяку, как она смотрит на него одним из тех взглядов, из которых сразу же явствует, чт оза ними последует, а потом говорит: «Я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой». Он представлял себе, как она при этом расстегивает пуговицу, все равно какую. (Ну хорошо, не все равно какую! Например, не на рукаве.) Ему важно было это маленькое движение, этот поворот пальцев, расстегивающих пуговицу, игривый сигнал готовности, сама смена полюсов — «до того» (пуговица застегнута) и «после того» (пуговица расстегнута), — то, что она хочет ему этим сказать, то, как меняется при этом ее взгляд.

А потом он по порядку представлял себе все, что должно было за этим последовать. Он часами созерцал картины, сжатые его фантазией до нескольких секунд. Волны жара в его груди наступали друг другу на пятки. А самое главное — в его грезах не было места кощунственным, порочным, разрушительным поцелуям. В этом и заключалось тонкое различие между сексуальным мышлением и сексуальным поведением, и потому он, предаваясь первому, предпочитал воздерживаться от второго.

Именно поэтому его и смутили слова «я хочу спать с тобой и засыпать рядом с тобой». У него было шизофреническое чувство, что она мимоходом, не задумываясь, высказала то, чего ему самому хотелось еще больше, чем ей. Ему хотелось этого так сильно, что он никогда бы не решился это сформулировать, тем более в такой откровенной форме. Его желание было слишком велико для какой бы то ни было словесной формы. Катрин слишком многого требовала для него — и от него.

Кроме того, он как раз собирался резко поменять курс. Катрин поймала его со своим откровением в самый разгар генеральной репетиции бегства на побережье Индийского океана. Ему уже прислали по почте билеты на самолет и ваучер на размещение в отеле. Он уже достал свой летний гардероб, и его двойник в зеркале устроил для него показ мод. Он открыл окно, высунулся из него и поклялся мрачно завывающему ветру отомстить за все его козни, а погребенному солнцу пообещал досрочное освобождение. Он уже готов был собственными силами вытащить себя из снежного болота, дерзко нарушив запрет на езду без этих приторно-разноцветных рождественских цепей противоскольжения.

Катрин всего несколькими словами вернула его назад. Мысль о возможности спать с ней и засыпать рядом с ней, этот соблазн, этот вызов судьбы, не давала ему покоя. Он решил сделать это (даже ценой лишнего деструктивного поцелуя, очередного фиаско и окончательного краха). Потом решил не делать этого. Потом решил спросить Паулу. Потом решил не спрашивать Паулу, поскольку и сам уже был не мальчик.

Потом написал Катрин:

Я тоже хочу этого, но мне нужно еще немного времени.