Рождественское убийство

— Вы знаете, физическая боль может быть очень мучительной, но рано или поздно она отпускает. Плоть вылечивается, кости срастаются. Правда, иногда бывает слабость, остается небольшой рубец, но больше ничего. Душевная рана быстро не проходит, особенно если_; она, как у моего мужа, появилась в самом впечатлительном возрасте. Он обожал свою мать и видел, как она умирает. Он считал своего отца морально ответственным за ее смерть. От этого потрясения он так никогда полностью и не оправился. Его нелюбовь к отцу нисколько не уменьшилась с годами. Это я настояла на том, чтобы Дэвид приехал сюда, надеялась на его примирение с отцом. Я хотела этого ради него, я хотела, чтобы зарубцевалась его душевная рана. Теперь я понимаю, что жестоко ошиблась. Симеон Ли развлекался тем, что сыпал соль на старые раны. Это… это было очень опасно.

— Вы хотите сказать, мадам, что ваш муж убил своего отца?

— Я хочу сказать, месье Пуаро, что он вполне мог сделать так… И я скажу вам также, что он этого не делал! В момент убийства Симеона Ли Дэвид играл на пианино «Марш смерти». Желание убить было в его сердце, выходило наружу через пальцы и умирало в звуках музыки… Так это было.

Несколько минут Пуаро молчал, затем спросил:

— А вы сами, мадам, что думаете об этой стародавней драме?

— Вы имеете в виду смерть жены Симеона Ли?

— Да.

— По своему жизненному опыту я знаю, — медленно произнесла Хильда, — что не следует судить о каком бы то ни было событии со стороны. Внешне может показаться, что Симеон Ли был целиком и полностью повинен в смерти своей жены, в дурном к ней отношении. И в то же время я искренне верю, что именно кротость и склонность к мученичеству Аделаиды Ли вызывали худшие инстинкты в ее муже. Я уверена, что Симеон Ли уважал бы силу и твердость духа, в то время как всетерпение и слезы его просто раздражали.

Пуаро кивнул.

— Вчера вечером, говоря о своей матери, ваш муж упомянул, что она никогда не жаловалась. Это правда?

— Разумеется, нет, — возмущенно воскликнула Хильда Ли. — Она постоянно жаловалась Дэвиду! Она перекладывала почти всю тяжесть своего несчастья на его плечи. А он был слишком молод… слишком молод, чтобы вынести все, что она на него взгромождала!

Пуаро задумчиво посмотрел на нее. Она покраснела под его взглядом и опустила глаза.

— Понимаю, — пробормотал Пуаро.

— Что вы понимаете? — резко спросила Хильда..

— Понимаю, вам хотелось бы быть женой вашему мужу, тогда как вы вынуждены были примириться с ролью матери.

Хильда отвернулась.

В этот момент из дома вышел Дэвид Ли и направился к ним. Он заговорил неожиданно звонким и радостным голосом:

— Какой чудесный день, Хильда, не правда ли? Как будто сейчас весна, а не зима.

Он подошел поближе. Его голова была высоко поднята, прядь светлых волос падала на лоб, голубые глаза блестели. Он выглядел молодым, как никогда. Эркюль Пуаро смотрел на него, затаив дыхание.

— Пойдем к озеру, Хильда, — предложил Дэвид.

Она улыбнулась, взяла его под руку, и они удалились.

Смотря им вслед, Пуаро видел, что Хильда вдруг обернулась и бросила на него быстрый взгляд. Он уловил в этом взгляде какую-то тревогу — или, может быть, то был страх?

Эркюль Пуаро медленно прошел в другой конец террасы, бормоча про себя:

— Я всегда считал себя кем-то вроде отца-исповедника! А так как женщины посещают исповеди чаще мужчин, именно женщины и приходят ко мне сегодня утром. Интересно, кто будет следующей?

Дойдя до конца террасы, он обернулся и увидел ответ на свой вопрос. К нему быстрыми, грациозными шагами подходила Лидия Ли.

IV

— Доброе утро, мистер Пуаро, — начала Лидия. — Трессильян сказал мне, что вы на террасе с Гарри, но я рада застать вас одного. Мой муж очень хочет поговорить с вами.

— Вот как? Я готов немедленно пройти к нему.

— Не сейчас. Он почти не спал сегодня ночью, заснул только под утро, когда я дала ему снотворного. Сейчас он еще спит, и я не хочу его тревожить.

— Понимаю. Вы поступили очень разумно. Я еще вчера вечером заметил, что случившееся было для него большим потрясением.

— Понимаете, мистер Пуаро, он действительно любил отца, — гораздо больше, чем другие.

— Понимаю.

— Скажите, — спросила Лидия, — вы… суперинтендант… у вас есть какие-нибудь предположения относительно того, кто мог совершить это ужасное преступление?

— Мы размышляли, в основном, о том, — осторожно сказал Пуаро, — кто не мог этого сделать.

— Это кошмар! — воскликнула Лидия. — Это ужасно! Я просто не могу поверить, что это действительно произошло!

— Что слышно о Хорбери? — добавила она. — Он в самом деле был в кино?

— Да, мадам, его показания подтвердились. Он сказал нам правду.

Лидия наклонилась и сорвала ветку тиса, лицо ее побледнело.

— Но ведь это ужасно! — прошептала она. — Это значит, что кто-то… из членов семьи?

— Вот именно.

— Мистер Пуаро, я не могу в это поверить!

— Мадам, вы можете в это поверить и более того — вы верите!

Она, казалось, хотела запротестовать, но внезапно вся как-то обмякла и печально улыбнулась.

— Какие мы все-таки лицемеры!

Он кивнул.