Рождество ежедневно

— Ой, ну не надо, Фрэнк! — Она вывернулась из моих объятий. — Из-за тебя я могу пропустить сериал.

— Какой еще сериал?! — воскликнул я. — Ты что, не рада мне?

— Конечно, рада! Но ты же все равно здесь!

Мы подошли к нашему дому. Я взял Джин за плечи и развернул ее к себе.

— Что твориться, Джин? Что с тобой? Неужели за три года ты охладела ко мне?

— Ну перестань, Фрэнк. Ты же не животное.

Я хотел поцеловать ее, но она отстранилась.

Открыв дверь, она ринулась мимо меня в гостиную и сразу же уселась перед экраном. На лице ее, сразу как-то отупевшем, заплясали цветные полосы.

«Стиросам трет, стирает, Стиросам всем помогает! — бодро хвасталась песенка. — Стиросам, Стиросам все, что хочешь, чистит сам. Поспеши в универсам и купи там Стиросам!!!»

— А-а-а! — взвыл я.

Нескончаемая чушь болезненными уколами отдавалась в мозгу и, казалось, во всем теле. Наконец, после того как экран заполнила лоснящаяся задница, символизирующая, надо понимать, эффективность Стиросама, все исчезло и появился мужчина с черными, давно не мытыми волосами. Он хищно спивался губами в блондинку. Они словно склеились, поскольку отрывались друг от друга с невероятным трудом. Уж они то явно Стиросамом не пользовались — одежды их были убоги и грязны.

— Хватит, Джин! Выключи, — потребовал я.

— Отстань… — не отрывая глаз от экрана, ответила Джин. — Интересно же, что сделает Сандра. Рони Джон ее соблазняет, а она колеблется между долгом и желанием.

«О, Сандра, чей муж лучший друг мой! — молвил мужчина, закатив глаза, как припадочный. — имеют ли значения узы верности, богатства и пристойности, после того как ты познала, сколь глубока моя любовь к тебе. Ступай же со мной в хижину мою убогую, где предадимся мы похоти и разврату, о, желанная моя!!»

«О, Родни, желанный мой, — жеманно змеясь всем телом, отвечала блондинка. — Ты дал мне вкусить плода любви и страсти, что навсегда, я думала, покинули меня. Мечтаю я тебе отдаться, но долг и скромность — вот преграды, что на пути моем стоят. Прости меня, мой друг. Пойми мои страданья».

Они опять слиплись, но хаос красок тут же стер их тела.

«Стиросам, Стиросам! Трет, стирает, чистит сам!»

Меня передернуло. Весь мир рехнулся! Четырнадцать минут глупейшей рекламы и тридцать секунд идиотского до невозможности фильма! Куда канули ценности этого мира?

Я вскочил, протянул руку к телевизору. Мужчина, заполнивший экран ,ткнул в меня пальцем.

— Смотрите эту программу, — приказал он.

Я щёлкнул тумблером. Экран погас.

— Что ты делаешь, Фрэнк! — завопила Джин. — Ты же слышал, что он сказал!

Включив телевизор, она опять уставилась в него. Взбешенный, я выбежал из гостиной. Вдогонку, словно глас неумолимого рока, неслась противная песенка. Но я уже не слышал. Я стоял в дверях кухни и ошеломлённо пялился на невообразимое зрелище.

От пола и до потолка громоздилась, сверкала хромом и разноцветными упаковками здоровенная куча разной утвари. Электроприборы всех мастей и любой величины, кастрюли, жаровни, мороженицы. Что там еще — трудно было разобраться, но ни один их этих предметов ни разу не использовался, что можно было определить по невскрытым упаковкам.

Не уместившиеся в шкафах продукты — банки, бутылки, свертки, — валялись на полу. Содержимое бесформенных груд в углах невозможно было определить. Невероятная вонь удалила мен в нос. Я закашлялся и захлопнул дверь. Есть мне больше не хотелось.

Я сунулся в спальню. То же самое!!! Дверцы шкафов уже не держали груды белья. Все валялось на полу, перепутавшись в дикую смесь мехов и разноцветных тканей. Лишь к неубранной кровати вел узкий проход, да и он готов был исчезнуть под слоем ни разу не одеванных вещей.

«Они что, размножаются? — подумал я. — Трахаются, мутируют, превращаясь в безобразные карикатуры на самих себя?»

До сих пор удивляюсь, как я тогда не спятил.

Я заглянул в ванную, но удивляться уже не стал. Кувшины, бутылки, свертки, тюбики, зубные щетки — все переплелось в сюрреалистическом экстазе. Ванна им тоже понравилась. Я бы не осмелился разгребать эту кучу. «А моется она где?» — удивился я.

Уже почти весело я бегал от комнаты к комнате, не заходя в них, а только заглядывая. С меня градом катился пот, а голову назойливо сверлила мысль: «Что происходит? Что случилось с ними со всеми?»

Телевизор в столовой продолжал орать, но Джин куда-то запропастилась. Я с отвращением выключил его и огляделся. Где же Джин?

На полированном столике лежала ее сумочка. Я схватил ее и перевернул над столом. На желтый конверт я не обратил внимания — ясно, это моя телеграмма. Я продолжал рыться в небольшой кучке на столе.

Нашел! Черненькая продолговатая книжонка. Я раскрыл ее. Поступлений совсем чуть-чуть, а вот корешков очень много. Еще конверт. Красный. «Ваш счет исчерпан», — извещал стандартный бланк. Оставалось лишь пятьдесят долларов и шестьдесят центов.

Не густо, мягко говоря. Я продолжал искать. Где-то должна быть еще одна чековая книжка.

Ага. Вот. Тоже черная, только поменьше. Я полистал ее. Сколько снято! Что же осталось?

Сто двадцать один доллар… Невозможно! Три года в преисподней! Рехнуться можно!