Рождество наступает все раньше

Но пока они говорили – о чьей-то дочери, поступающей в колледж, или о чьем-то умирающем отце – он вдруг понял, что скорее всего люди в вечерних костюмах были бы те же самые, только гостиная в Париже. Они наверняка обсуждали бы те же самые темы и говорили новому человеку: «Отес Финса пыл опручен ф моем томе». Жить здесь Барри не хотелось, но сейчас ему несомненно было интересно.

Винс вдруг ожил.

– Если бы вы могли выбирать, – сказал он, обращаясь ко всем присутствующим, – то предпочли бы погибнуть в огне или упасть со скалы?

Никто не обратил на него внимания. Это несколько утешило Барри.

После обеда все расселись на стульях, чудесным образом возникших перед концертным роялем, который во время коктейля Барри даже не заметил. Эндрю энергично прошествовал к инструменту, нетерпеливо сел и принялся элегантно, но с силой бить по клавишам, вдавливая их массивными красными пальцами. Эндрю Анспэчер наводил страх. Он будто вытянул из комнаты весь кислород. Винс сел на диван под руку с одной из вдов, с непроницаемым выражением лица.

Винс все еще должен ему за квартиру, вспомнил Барри, глядя на хрустальную люстру. Позже, вернувшись в свою обшарпанную гостиную, Барри сообразил, что Винс вполне может позволить себе купить все здание целиком.

Душевные терзания

На следующий день после второго свидания с Винсом Джастин сидела за письменным столом и жестоко отчитывала себя за то, что ждет его звонка. Конечно, у него три женщины одновременно. Он учился в Гарварде и Стэнфорде, его отец своими руками сколотил фантастическое состояние, он выглядит как актер из мыльной оперы – почему бы ему не быть ловеласом. Джастин так устала. Ей хотелось поцеловать его пухлые губы. Ее охватывало отчаяние, что приходится действовать, не имея никакой информации. А интересно, кто-нибудь из этих женщин говорит по-японски?

Дома она переставляла вещи со столов на полки. Стелла ходила по пятам, натыкаясь на нее и оставляя мокрым носом влажные пятна на икрах. Все это нелепо. Винс – чокнутый. Он хвастливо рассказывал о себе. Он не задал ей ни единого вопроса о ней самой.

Джастин легла поперек кровати. Вот так и прошли шесть лет на пути к партнерству в фирме. Она обливалась потом, надрывалась, отменяла свидания, жизнь проходила мимо. Ее знакомые жили уже со вторыми мужьями, овладевали третьей профессией, рожали четвертого ребенка. Она же начала костенеть, становилась все основательнее, все неповоротливее; она уже катилась к закату. Одна.

Ничто не могло бы поднять ей настроения, кроме Винса, – но даже если бы он позвонил, этого ей было бы мало. Она вернулась в офис, села за свой стол и всю ночь проверяла черновики договоров. Воздух в кабинете всегда был свежим и прохладным, он постоянно обновлялся сам по себе. В офисе она всегда чувствовала себя стройнее, проворнее. Ее работоспособность напрямую зависела от системы центральной вентиляции.

В девять тридцать утра Джастин постучала в дверь Роберты Сильверман.

– Входите, – сказала Роберта. Лежа на полу, она делала упражнения для спины в своем сером твидовом костюме – всего Джастин видела ее в трех разных нарядах, включая этот. Когда Роберта только начинала работать, ее просили пересмотреть свое поведение. Но сейчас она председательствовала в отделе на пару с Фарло и зарабатывала для компании больше трех миллионов долларов, к ее мнению прислушивались все, от генерального директора «Пасифик телефон» до ремонтника из «Минолты», и потому было принято коллективное бессознательное решение позволить Роберте быть самой собой. Ее называли «чудачка», «язва» и «хуже адвоката».

Джастин плюхнулась на мягкий диван Роберты.

– Он мне не звонит.

– Кто этот мерзавец? – возмутилась Роберта с пола. – С ним явно что-то не так.

Роберта так и не вышла замуж, она потеряла счет разочарованиям и довольно давно питала отвращение к мужчинам. В глубине души Джастин считала, что Роберте было бы проще и на работе, и в личной жизни, если бы она что-нибудь сделала со своими волосами. Ее обычная прическа была похожа на спутанный ком сухой листвы, по которой неоднократно прошлись. Но Роберта не обладала ни тщеславием, ни тем более терпением. Ей было под пятьдесят – в какой момент опускаются руки?

Роберта медленно села на полу, одежда помялась, волосы еще больше всклокочены, чем обычно.

– Эй, – шепнула она и наклонилась в сторону Джастин, подмигивая и со значением кивая головой, будто она продавала на улице наркотики из-под полы. – Хочешь, доработаем руководство по торговле производными продуктами для «Фёст Нью-Йорк»?

На данный момент все дела Джастин не требовали ее непосредственного участия.

– С удовольствием.

– Тогда заходи ко мне сегодня вечерком, – предложила Роберта, тяжело падая на стул. Ей бы сбросить несколько килограммов. – Я взяла в прокате «Окно во двор». Закажем китайской еды, поболтаем.