Рождество по-новорусски

– Ничего, воздухом подышим. Но если…

– Я уже слышал, – сказал Гринчук. – Если что-то случилось с Липским.

– Я… И вся ваша наглость и хитрость не помогут вам, – предупредил Владимир Родионыч, поскользнулся, но его успел подхватить Гринчук.

– Руки уберите, – потребовал Владимир Родионыч.

Они уже подошли к калитке, возле которой темнел силуэт одного из бойцов, когда рация снова подала голос.

– Да, Шторм-три, – сказал Полковник. – Где? Понял.

– Что там? – спросил Владимир Родионыч.

Полковник не ответил и быстрее прошел через двор и поднялся в дом по ступенькам.

За ним вошел Владимир Родионыч и Гринчук.

В доме горел свет.

Тело Шмеля втащили в холл и положили на пол. Снег, смешанный с кровью потихоньку таял, и по полу ползла тонкая розовая струйка.

Лицо Шмеля кто-то прикрыл простыней с дивана. На белой ткани начинали проступать кровавые пятна.

Рядом с телом лежали пистолет и сумка. Обычная спортивная сумка из кожзаменителя.

Еще один боец стоял возле ступенек на второй этаж.

– Где он? – спросил Полковник.

Боец в черной вязаной шапочке-маске молча указал рукой наверх. Полковник пошел по ступенькам. Владимир Родионыч остановился и сделал несколько вдохов, держась рукой за грудь. Его неприспособленные к прогулкам по снежной целине туфли были облеплены снегом. Брюки тоже. До колен.

– Пойдете наверх? – спросил Владимир Родионыч.

– Что я там не видел? – Гринчук подошел к елке и поправил на ней гирлянду из крохотных лампочек.

Владимир Родионыч медленно поднялся по ступенькам наверх.

Когда через несколько минут он спустился вниз, Гринчук все еще стоял перед елкой. Огоньки горели.

Простыня на теле Шмеля пропиталась кровью.

Владимир Родионыч спускался медленно, крепко держась за перила. Подошел к Гринчуку и взял его за расстегнутую куртку. Тряхнул.

Голова подполковника безвольно качнулась.

– Ты понимаешь, что наделал? – спросил Владимир Родионыч и снова тряхнул Гринчука.

Тот оторвал, наконец, взгляд от мигающих огоньков и посмотрел в глаза Владимира Родионыча. И что в этом взгляде заставило Владимира Родионыча отпустить куртку Гринчука и отступить на шаг.

– Они сидели на диване, – тихо сказал Гринчук. – Вот там.

Палец подполковника дрожал, когда указывал на диван.

– Слева – мать. Она только успела набросить халат. Из-под него была видна ночная сорочка. Белая такая, полупрозрачная, – Гринчук подошел к дивану и сел. – Вот тут. А справа от нее сидел сын. В пижамке. С глупым желтым покемоном на груди. Пуля вошла покемону точно между глаз. Одна пуля. А вторая ударила мальчику в голову.

Гринчук дотронулся до спинки дивана, где в коже были видны пробоины.

– Дальше сидела его сестра. Тоже в пижаме. Только с далматинцами. В сестру попало три или четыре пули. И столько же ударило в отца. Ударом его отбросило в сторону, и он, наверное, упал бы на пол. Если бы не диванная подушка.

Гринчук встал и подошел к стене. Дотронулся рукой до выбоин от пуль. Крови почти не было видно. Только светло-коричневые разводы. Еле заметные.

– Тут стояли охранники, – сказал Гринчук. – Им всем на Новый год подарили бронежилеты. Но эти четверо вышли в холл, не надев подарков. Они отдыхали вон в той комнате.

Гринчук указал рукой на дверь.

– Никто из них не успел вытащить оружие. Их срубили одной очередью, но все равно, никто, похоже, не попытался даже схватиться за пистолет. Никто из четверых, подготовленных и тренированных.

Владимир Родионыч смотрел на Гринчука, словно завороженный. В каждом движении подполковника чудилась какая-то боль. Словно даже дышать ему трудно. Словно он каждым движением сдирает повязку с кровоточащей раны.

Полковник молча спустился вниз и остановился у лестницы.

– А вот там, возле входа на кухню, стояли три женщины: горничная, повариха и няня. Они были в халатах, словно и у них не было времени одеться, – Гринчук обернулся к Владимиру Родионычу. – Шмель – сволочь. Он подонок и убийца. У него не дрогнула рука, когда он убивал своих подельщиков. У него не дрогнула рука, когда он убивал Леню Липского… Но знаете, что меня мучило все время?

Гринчук перевел взгляд на Полковника.

– Что не давало мне спать? И что давило меня, словно… Словно… – Гринчук попытался найти слово, но потом просто махнул рукой. – Когда я приехал сюда, тела еще лежали на местах. Один охранник мертвый сидел перед мониторами. Еще два лежали мертвые во дворе. И никто из них не схватился за оружие. Никто. Вы помните, Полковник, в каком состоянии приехали ко мне домой?

– Помню, – глухо ответил Полковник.

– И помните, как я вам уже здесь, на улице сказал, что покойников можно считать не четырнадцать, а пятнадцать. Леню Липского тоже уже можно было считать мертвым. Помните?

– Да.

– Ему тогда повезло, – тихо-тихо сказал Гринчук. – Очень повезло. А я не мог понять, что же меня мучит… Я уехал отсюда, потом меня вызвали в кабинет к Владимиру Родионычу, и я сорвался…

– Я помню, – сказал Полковник.