Рождество под кипарисами

Коринна ушла с балкона и подумала, что ей некуда уезжать. У нее нет ни места, чтобы туда вернуться, ни дома, полного детских воспоминаний. Она вздрогнула от отвращения, представив себе черные улицы Дюнкерка, соседок, шпионивших за ней. Она отчетливо видела, как они с грязными, зачесанными назад волосами стоят на крыльце своих домишек, придерживая обеими руками концы накинутых на плечи толстых шалей. Они с опаской взирали на Коринну: к пятнадцати годам ее тело внезапно распустилось пышным цветом. Ее детские плечи опускались под тяжестью огромных грудей, а тонкие ножки несли на себе груз округлившихся бедер. Она стала узницей собственного тела, которое превратилось в ловушку, в западню. За столом отец стеснялся на нее смотреть. А мать глупо повторяла: «Ну и как ее одевать, эту девчонку?» Солдаты на нее пялились, женщины считали порочной: «При таком теле в голову лезут непотребные мысли». Ее представляли сластолюбивой, доступной и похотливой. Полагали, что такая женщина создана только для удовольствия. Мужчины бросались на нее, раздевали поспешно и грубо, как будто снимали обертку с подарка. Потом с упоением разглядывали невероятного размера груди, которые выплескивались из расстегнутого лифчика, словно облако взбитых сливок. Они запрыгивали на нее, жадно разевали рот и кусали, как будто ошалев от мысли, что это лакомство никогда не иссякнет, что им никогда полностью не завладеть такими чудесами.

Коринна закрыла ставни и провела утро в полумраке, лежа в постели, выкуривая сигарету за сигаретой до самого конца, пока окурок не обжигал губы. От ее детства, как и от детства Драгана, не осталось ничего, кроме кучи камней, разрушенных бомбардировками зданий, мертвецов, погребенных на пустынных кладбищах. Их выбросило на берег в этом городе, и, очутившись в Мекнесе, она поверила, что здесь, возможно, сумеет построить новую жизнь. Она мечтала, что солнце, чистый воздух, покой окажут благотворное воздействие на ее тело и она наконец сможет подарить Драгану ребенка. Но проходили месяцы, годы. В их доме слышалось только грустное урчание вентилятора, никогда здесь не будут звенеть детские голоса.

Когда ближе к обеду вернулся муж, она засыпала его вопросами, которые растравляли ей душу. Она спрашивала, истязая себя:

– Сколько он весил? Сразу заплакал? Милый, скажи, а он хорошенький?

Драган ласково отвечал, в отчаянии глядя на любимую женщину и прижимая ее к себе. Во второй половине дня он планировал отправиться на ферму Бельхаджей, и Коринна предложила поехать с ним. Ей нравилась жена Амина, ее эмоциональность, ее неловкость. Ее взволновал рассказ Матильды о своей жизни. Матильда тогда сказала: «У меня нет выбора, я обречена на одиночество. Думаете, в моем положении можно вести светскую жизнь? Вы представить себе не можете, что значит быть замужем за местным жителем, тем более в таком городе, как этот». Коринна едва не ответила ей, что не так-то легко быть женой еврея, чужестранца, лица без гражданства, к тому же женой бездетной. Но Матильда была слишком молода, и Коринна решила, что она ее не поймет.

Когда они приехали на ферму, Коринна отправилась искать Матильду: та лежала под ивой, дети спали рядом с ней. Коринна тихонько подошла, стараясь не разбудить детей, и Матильда знаком пригласила ее сесть на одеяло, расстеленное на траве. Сидя в тени, убаюканная нежным детским дыханием, Коринна разглядывала растущие на склоне деревья, на ветках которых висели вперемежку разноцветные плоды.

В то лето Коринна почти каждый день бывала у них на холме. Она любила играть с Селимом, ее завораживала его красота, она нежно покусывала его щечки и пухлые ножки. Иногда Матильда включала радио и отставляла дверь дома открытой. Музыка разносилась по саду, женщины брали за руки Аишу и Селима, и дети кружились и танцевали с ними. Иногда Матильда приглашала Коринну остаться на ужин. Вечером приезжали мужчины, и они вместе садились за стол под перголой, которую соорудил Амин: ее уже начинала заплетать глициния.

Отголоски городских событий долетали до них, искаженные слухами. Матильда знать ничего не желала о том, что делается во всем остальном мире. С новостями в дом проникали зловоние и беда. Но однажды, когда Коринна приехала к ней совершенно убитая, у нее не хватило духу просить ее помолчать. Она увидела заголовок в газете, которую Коринна держала в руке: «Трагическое безумие в Марокко». Шепотом, чтобы дети не слышали, она рассказала, какие ужасы происходили 2 августа в Птижане[17].

– Они убивали евреев, – сообщила она и, словно прилежная ученица, перечислила, как были убиты несчастные жертвы.

Отцу одиннадцати детей рассекли надвое грудную клетку. Дома были разграблены и сожжены. Она описала, как были изувечены тела, доставленные в Мекнес для погребения, и процитировала, что говорили раввины во всех синагогах: «Бог ничего не забудет. Покойные будут отомщены».

Часть V