Рождество под кипарисами

В сентябре Аиша снова пошла в школу, и теперь в своих опозданиях она винила больных. С тех пор как произошел несчастный случай с Рабией, распространился слух, будто Матильда обладает способностями целительницы. Что она знает названия лекарств и их назначение. Что она спокойная и умеет сострадать. Этим и объяснялось, почему после того случая каждое утро у дверей дома Бельхаджей собирались крестьяне. Поначалу им открывал Амин и с подозрением спрашивал:

– Ты что тут делаешь?

– Здравствуйте, хозяин. Я пришел к мадам.

С каждым днем очередь из пациентов становилась все длиннее. Во время сбора винограда приходило много работниц. Кого-то укусил клещ, другие страдали от флебита или не могли кормить ребенка, потому что у них пропало молоко. Амину не нравилось, что эти женщины сидят в очереди на ступеньках. Ему претила мысль, что они войдут в его дом, будут внимательно присматриваться, кто что говорит и что делает, а потом вся деревня станет обсуждать, кто что видел в хозяйском доме. Он предупреждал жену, чтобы она остерегалась колдовства, дурного глаза, зависти, которая таится в сердцах каждого из этих людей.

Матильда умела обрабатывать раны, усыплять клещей эфиром, объясняла женщинам, зачем нужно мыть детские бутылочки и как содержать младенца в чистоте. Она довольно сурово обращалась с крестьянками. Не разделяла их веселья, когда они с сальными шуточками рассказывали о том, как вновь оказались беременны. Закатывала глаза, когда ей снова и снова говорили о злых духах, о ребенке, уснувшем в животе матери, или о беременных женщинах, к которым не притрагивался ни один мужчина. Ее бесил фатализм этих крестьян, которые во всем полагались на Всевышнего, она не могла понять, отчего они так покорны судьбе. Она постоянно втолковывала им правила гигиены. «Ты грязнуха! – кричала она. – У тебя в рану попала зараза. Научись мыться». Она даже отказалась принимать одну работницу, пришедшую издалека, потому что ступни у нее были покрыты засохшим навозом, к тому же у Матильды возникло подозрение, что у женщины вши. Отныне каждое утро их дом оглашали вопли окрестных ребятишек. Часто они кричали от голода: их матери хотели вернуться на работу в поле или вновь оказывались беременны, и потому младенцев резко бросали кормить. Малыш переходил с материнского молока на размоченный в чае хлеб и таял день ото дня. Матильда качала на руках этих малюток с провалившимися глазами и исхудавшими личиками и порой плакала оттого, что не могла их утешить.

Вскоре Матильде стало невмоготу обходиться подручными средствами, ей казалось, что она со своей импровизированной амбулаторией, где были только спирт, меркурохром и чистые полотенца, выглядит нелепо. Однажды к ней пришла женщина с младенцем на руках. Малыш был завернут в грязное одеяло, и когда Матильда подошла к ним, то увидела, что кожа на щеках ребенка почернела и отслоилась, как тоненькая шкурка на сладком перце, который женщины пекли на углях. В крестьянских домах готовили прямо на земле, и нередко случалось, что чайник опрокидывался и кипяток выплескивался в лицо ребенку, а порой младенцев кусали крысы, повреждая губы или уши.

– Мы не можем сидеть сложа руки, – твердила Матильда, решившая сделать закупки для своей амбулатории. – Денег я у тебя просить не буду, – пообещала она Амину. – Что-нибудь придумаю.

Амин поднял брови и усмехнулся.

– Милосердие – обязанность всякого мусульманина, – произнес он.

– Как и христианина, – отозвалась она.

– Значит, договорились. Тут и добавить больше нечего.

* * *

Аиша взяла в привычку выполнять домашние задания в амбулатории, где теперь пахло камфарой и мылом. Она отрывалась от своих тетрадок и смотрела, как крестьяне несут кроликов, держа их за уши, и преподносят их матери в знак благодарности. «Ради меня они лишают себя еды, но когда я отказываюсь от их подарков, я знаю, что сильно огорчаю их», – объясняла Матильда дочери. Аиша улыбалась детишкам с облепленными мухами глазами и приступами мучительного мокрого кашля. Она с восхищением смотрела на мать, все лучше и лучше говорившую по-берберски и ругавшую Тамо за то, что та плакала при виде крови. Матильда иногда смеялась и усаживалась на траву, касаясь босыми ступнями ног крестьянских женщин. Она целовала старуху во впалые щеки, исполняла каприз малыша, требовавшего сахару. Она просила женщин, чтобы они рассказывали ей старые истории, и те рассказывали, щелкая языком о беззубые десны, смеялись, прикрывая лицо ладонью. Они на берберском делились с ней самыми интимными воспоминаниями, забывая, что она не только их хозяйка, но к тому же иностранка.