Рождество, Размышление из жизнемудрости (Vitaesophia)

Если мы обратимся ко временам дохристианским и все дальше углубимся в эти времена, то мы все больше будет находить, что всякая любовь была связана с узами родства. Еще у иудейского народа, из которого вышел сам Христос, видим мы любовь основанной только на кровном родстве, — мы видим, что любят друг друга те, в ком течет общая кровь; и раньше тоже всегда было так, что любовь зиждилась на природной основе общности крови. Духовная любовь, независимая от крови и плоти, вступила на Землю только с Христом; и в будущем она будет зависеть от исполнения слов: «Кто не оставит мать и отца, братьев и сестер, жену и детей, тот не может быть Моим учеником». — Кто будет ставить любовь в зависимость от природной основы, от крови, тот в этом смысле не христианин. Духовная любовь, которая, как великий братский союз, проникнет человечество, явится плодом христианства.

Зато через христианство человек научается также и величайшей свободе, величайшей внутренней замкнутости. Еще псалмопевец сказал: «Я вспоминаю старые дни и размышляю о древних временах!». Это было постоянным ощущением в древние времена, это обращение взора к предкам; люди чувствовали, что кровь предков еще течет в их собственных жилах, и чувствовали свое Я связанным с Я предков. Еще в древнем иудейском народе, когда хотели глубоко почувствовать это, произносили имя «Авраам», — ибо тогда чувствовали себя внутри общего потока крови, который струился от Авраама, — и когда иудей хотел выразить самое высокое для себя, он говорил: «Я и Авраам — одно». И его душа — это имеет глубокое скрытое основание — после смерти тела возвращалась в лоно Авраама; это имеет очень, очень глубокое скрытое основание. Тогда еще не было той самостоятельности, которая вступила в сознание человека через Иисуса Христа. Через Иисуса Христа вошло в человека сознательное познание: «Я есмь». — Но одного еще не чувствовали тогда: полной божественности самого внутреннего, божественного существа человека. «Я есмь», это они чувствовали, — но они приводили это в связь с предками; они чувствовали это в общей крови, которая струилась в них со времен Авраама. Тогда пришел Иисус Христос и принес сознание, что в человеке есть нечто гораздо более старшее, гораздо более самостоятельное, — что это «Я есмь» есть не только то, что живет как общее в народе, но и то, что живет в отдельной личности, — что поэтому и любовь должна обращаться из самой себя на отдельную личность. Я, которое ныне заключено в вас, замкнутое снаружи, оно ищет духовной любви вовне.

Не с отцом, который был в Аврааме, чувствует себя единым это Я, но с духовным Отцом мира: «Я и Отец — одно». Но есть еще более глубокое изречение, еще более проливающее света, чем: «Я и Отец — одно», — хотя это и наиболее важное; это то, которым Христос выяснил людям, что они вовсе еще не достигают глубочайшего, когда говорят: «Я был уже в Арааме». Он выяснил им, что «Я есмь» более древнего происхождения, что оно проистекло из Самого Бога. «До Авраама было Я ЕСМЬ» — вот как гласит в первоначальном текстке это изречение, которое бывает обычно выражено так, что с ним нельзя связать никакой мысли, — а не: «Я есмь прежде, чем был Авраам». — До Авраама было «Я есмь», самое внутреннее, духовное существо, которое каждый носит в себе самом.

Кто поймет эти слова, тот глубоко проникнет в сущность христианского воззрения и христианской жизни; и он поймет, почему Христос указывает еще и на это: «Я буду с вами во все дни до скончания мира». Поэтому и должны мы чувствовать правильно понятые слова рождественского антифона, который постоянно выражает нам вновь в христианскую рождественскую ночь извечную тайну вневременного бытия «Я есмь». В рождественском песнопении не говорится в виде воспоминания: «Сегодня вспоминаем мы, что родился Христос», но каждый раз говорится: «Сегодня родился для нас Христос». Ибо это событие вне времени; и то, что некогда произошло в Палестине, совершается постоянно вновь каждую рождественскую ночь для тех, кто может учение превратить в ощущения и чувства.

Теософское мировоззрение вновь приведет человека к тому, чтобы он снова живо ощутил, что разумеется под таким праздником. Его задача не в том, чтобы быть отвлеченным учением, отвлеченной теорией, но чтобы снова ввести человека в полноту жизни, показать ее ему не как что-то отвлеченное, но как повсюду наполненное душой. И душу чувствуем мы, когда входим в каменоломню и видим, как разбивают камни, — душу чувствуем мы, когда видим перелет птиц, когда видим, как коса ходит по полю, — когда восходит и заходит Солнце, — и чем более глубокие рассматриваем мы события, тем все более глубокую чувствуем душевность. И в великие поворотные точки года чувствуем мы свершения важнейших душевных событий; и мы должны вновь научиться чувствовать самое важное для нас в великие поворотные точки года, отмеченные в наших праздниках.