Рождество в Фогвуде

Сэр Артур был членом гольф-клуба и летом часто ездил туда по выходным, потому с готовностью поддержал эту тему. А я подумала, что Симонс ещё хитрее, чем я подумала вначале. Он не стал переть напролом, пытаясь вызвать нас на конфликт, а лишь прощупал возможность такового, и, поняв, что ничего не выйдет, решил не перегибать палку. Богатство этого дома было им оценено, и он решил не портить отношения. Особенно он был заинтересован в сэре Артуре, потому беседовал с ним учтиво, и его грубоватая манера говорить теперь выглядела даже симпатичной.

Допив свою чашку, и заметив, что Симонс больше не протягивает мне свою, сэр Артур предложил ему пройти в кабинет и обсудить некоторые вопросы наедине. Симонс энергично поднялся, заметив, что не отказался бы от глотка хорошего бренди, и они ушли.

– Мне очень жаль! – быстро проговорила Вэлери, и её тревожный взгляд перебегал с одного лица на другое. – Обычно он не ведёт себя так…

– Мы это поняли, – улыбнулся Джеймс.

Вэлери обернулась к Игорю, но и он её успокоил, заверив, что всё в порядке.

– Я должна извиниться за своего сына, – горестно произнесла виконтесса. – Его увлечения этими идеями всегда тревожили меня.

– К счастью, они никогда не шли дальше разговоров, – заметил виконт. – Правда, я удивлён, что он заговорил об этом здесь… Впрочем, он быстро одумался. Простите, – он мило улыбнулся, взглянув на Тома, – с моей стороны не будет слишком неуместным просить вас показать мне дом? Он кажется мне необыкновенно уютным и при этом утончённым, и я сгораю от желания посмотреть другие интерьеры.

– Конечно, – пребывавший в задумчивости Том поднялся и посмотрел на Игоря. – Составишь нам компанию?

– Я тоже был бы рад такой компании, – обернулся к нему виконт.

Втроём они вышли из гостиной, а я посмотрела на виконтессу, которая сидела, печально глядя перед собой.

– Налить вам ещё чаю, миледи? – спросила я.

– Спасибо, – улыбнулась она, взглянув на меня, а потом перевела взгляд на тётю Роззи, сидевшую в кресле рядом. – Ваша кухарка печёт очень вкусное печенье, вот это, в виде бутонов роз. Я очень люблю розы. Они напоминают мне Испанию. У нас с Аурильо на террасе стояли большие горшки, в которых росли розы. И когда он рисовал меня, он всегда хотел, чтоб в моих волосах была красная роза… Я очень скучаю по нему. Хотя это было так давно. Но мне кажется, это было лишь вчера…

– Бабушка, – тихо проговорила Вэлери.

– Не останавливайте её, – попросил Джеймс и нагнулся к старой леди. – Сеньор Аурильо, он был известным художником? Я не слишком разбираюсь в испанской живописи.

Она с благодарностью взглянула на него.

– Тогда нет. Мы с трудом сводили концы с концами, но всё равно были очень счастливы. Ему ещё не было и тридцати, а мне – всего лишь шестнадцать. У нас не было свадьбы. Мы обвенчались и пошли в таверну, а потом сняли маленький дом с террасой, – на её лицо набежала тень. – Я знаю, теперь говорят, что он умер от наркотиков, но это было не так. У него были сильные боли. Он даже плакал тайком от меня и принимал морфий, чтоб унять боль. Без этого он не мог рисовать. А рисовал он много, он часами сидел за мольбертом. И его картины всегда покупали. Он рисовал красиво и странно, как Эль-Греко, – она бросила вопросительный взгляд на Джеймса, чтоб убедиться, что он понял, о чём она говорит. – Мануэль Каррера, его друг часто выручал нас, покупая картины, которые не брали туристы. У него была маленькая галерея. Он давал нам деньги в долг… А потом, когда Аурильо не стало, забрал все картины за долги. Я просила оставить мне хоть что-то, но Мануэль сказал, что Аурильо не хотел бы уйти, не расплатившись. Он показал мне расписку. У меня не было таких денег, и он забрал картины. Особенно мне жалко было последние пять картин. Это был цикл «Матадор». Аурильо хотел нарисовать семь картин, но успел только пять, и последняя «Смерть» оказалась незакончена, – она вздохнула. – Мне нечем было платить за дом, долги ещё оставались, и я не знала что делать. Но мне помог Рубен. Он был такой смешной и грустный, совсем не похожий на Аурильо. Он был англичанин, и он часто приглашал нас с Аурильо на ужин в таверну. А потом он заплатил долги и позвал меня в Англию. Я не знала, что делать, и поехала. У меня с собой был только маленький чемоданчик, в котором лежал потрёпанный альбом Аурильо с карандашными набросками, его письмо и пара платьев.

Она замолчала, очень грустно глядя в огонь.

– Это был Рубен Симонс, мой дедушка, – пояснила Вэлери. – Просто бабушка называет его на испанский манер, с ударением на второй слог.