Николай Островский пережил знаменательное время. Когда за окном вились снежные звезды и Москва покрылась белым одеялом, в Кремле собрались представители советского народа на Чрезвычайный VIII Всесоюзный съезд Советов. Они обсуждали и принимали новую Конституцию СССР. Отложив работу над книгой, лежа в теплой комнате, в удобной кровати, Островский слушал радио. И радостью наполнилось его сердце: народ навсегда освободился от таких болезненных и мучительных явлений, как кризис, нищета и безработица; в стране окончательно ликвидированы эксплуататорские классы; труд крестьян стал коллективным; сформировались социалистические нации и живут в братской дружбе; законом закреплено право граждан Страны Советов на труд, на отдых, на образование, на материальное обеспечение в старости, в случае болезни и потери трудоспособности. «Для этого стоило биться на фронтах гражданской войны, терять свое здоровье на труднейших стройках, переживать голод, холод, тиф и разруху», — подумал Николай, и ему снова захотелось взяться за дело. Ведь Конституция возложила на всех граждан и серьезные обязанности, чтобы каждый честно работал, соблюдал законы и дисциплину труда.
И вот в декабре он посылает письмо матери в Сочи, куда ему уже не суждено было приехать, но он надеялся еще раз услышать ее голос, почувствовать ее ласковые руки, целебный воздух моря. «Милая матушка! Сегодня я закончил все работы над первым томом романа «Рожденные бурей». Данное мной Центральному Комитету комсомола слово — закончить книгу к 15 декабря — я выполнил… Устал безмерно. Но зато книга закончена и через три недели выйдет из печати в «Роман-газете» тиражом в полтораста тысяч экземпляров, потом в нескольких издательствах общей суммой около полумиллиона экземпляров».
Вскоре ему зачитали постановление ЦК ВЛКСМ о предоставлении месячного отпуска. Силы его уже иссякли. В эту книгу он вложил все свое здоровье, без остатка. Разразился губительный приступ болезни, но Николай не сдавался. В одну из самых трудных минут единоборства с недугом он спросил жену:
— Держится ли Мадрид?
— Да, да, Коля, — держится, — ответила она, не зная, чем помочь ему.
— Молодцы ребята! И мне надо держаться.
Раиса Порфирьевна подняла на ноги врачей. Они делали все, чтобы остановить приступ, но человек умирал, его жизнь угасала с каждым часом.
Николай стал терять сознание. Раиса Порфирьевна не отходила от него. Однажды ночью, после короткого забытья, он нежно поцеловал ее руку и начал жаловаться на то, что ему очень больно, чувствует, что может все кончиться катастрофой. Вспомнил всю свою жизнь, сказал что не обижается на свою судьбу, хотя и тиранила она, злодейка, его немало. Но не так-то просто выбить из седла коммуниста. Наказывал учиться и не забывать его, помнить о матерях и помогать им.
Раиса Порфирьевна успокаивала Николая, говорила, что они еще и на юг поедут, и матерей своих увидят, что все обойдется благополучно. А у самой горькие-горькие слезы навертывались на глаза.
Одну неделю только прожил Николай Островский после приступа. 22 декабря 1936 года в 19 часов 50 минут он сделал последний вздох… Перестало биться пламенное сердце Человека с большой буквы, рожденного великой революционной бурей, мужественного большевика, писателя-бойца.
На следующий день весть об этом облетела весь мир.
К дому на улице Горького, 14, поплыл нескончаемый человеческий поток. Москва прощалась с Николаем Островским, с тем, кто за короткую жизнь создал в своих произведениях незабываемые образы героев. Поэты о нем слагали стихи, композиторы писали песни. Как с боевым товарищем прощались писатели, старые большевики. Комсомольцы и пионеры несли цветы…
Траурный митинг. Морозную тишину разорвал троекратный залп салюта. Медные трубы заиграли «Интернационал».
Урну с прахом установили в нише кладбищенской стены Новодевичьего монастыря, закрыли ее мраморной доской с надписью:
В день похорон в газете «Правда» были напечатаны стихи Михаила Голодного: