Рожок зовет Богатыря

— Опасаться можно всего, — ответил он. — А ты ложись. Какой толк не спать?

Мать улеглась снова. А отец все стоял у окна, все к чему-то прислушивался, словно стараясь понять, разглядеть, что сейчас происходит там, в парках. В его напряженном взгляде, в покашливании — будто пересыхало в горле — было что-то такое, от чего Сережа забеспокоился. Он тихонько встал с постели и подошел к отцу.

— Папка, ты что думаешь? — спросил он, заглядывая отцу в глаза.

— Боюсь, не повредило бы чего, — ответил отец.

— А что? Навесы? Кормушки? Или оленя может убить?

— Все может.

За окном глухо и грозно гудела тайга. В блеске молнии видно было, как раскачиваются вековые вершины, как волнуется подлесок всей массой своей листвы. Хлещет дождь, полосует тайгу, а тайга негодует, гудит, спорит с бурей и сама грозит кому-то… И кажется Сереже, что идет яростное сражение в этой черной, изрезанной молниями ночи.

«Уничтожу-у-у!» — воет буря, неистово налетая на тайгу.

И тайга отвечает, шумя листвой и размахивая вершинами:

«Меня нельзя уничтожить! Я старая, дремучая тайга, я немало видела таких бурь! Бури налетают, проливаются дождем, рассыпаются громами — и пропадают! А я стояла и буду стоять — не трогай, не трогай моих старых дубов и тополей, не трогай!..»

«Уничтожу-у-у!» — снова провыла буря.

И вот где-то далеко в лесу затрещало большое старое дерево и упало на землю. Глухой стон прошел по тайге…

— Буря деревья валит, — прошептал Сережа.

— Да, — беззвучно ответил отец.

Тут отец спохватился: чего же стоять и глядеть в черное окно, в которое хлещет дождь, и слушать, как гудит и шумит вековыми вершинами тайга? Все равно сейчас ничего предпринять нельзя.

— Давай спать, Сергей. Утро вечера мудренее.

Сережа снова забрался в постель. Но сон не приходил. Разные думы лезли в голову — воспоминания, мечты, дела прошедшего дня. Какая-то занозинка неприятно саднила в сердце. Какая заноза? Откуда? Отчего? Утро сегодня было хорошее. Рано, на заре, они с отцом ездили на покос, привезли клеверу. Росистые охапки были очень тяжелые, но зато какой воз они наложили, весь розовый от цветов! Сам бы ел такую траву!

А что потом?

И потом было хорошо. Ходили с Толей фотографировать срезку пантов. А потом Богатырь пришел на его рожок, и приезжая девочка Светлана видела это…

Ах, да, Светлана… Вот тут занозинка. Вечером девчонки сидели на терраске, глядели сквозь мелко застекленное окно на сопки, затянутые дождем, и болтали. То и дело слышалось Толино имя: Толя, Толя… Да, конечно, с Толей ни один парнишка в совхозе не сравняется. Он и в тайгу с отцом ходил, и стрелял из отцовского ружья, и верхом ездить научился — его отец ему чаще всех лошадь дает. А как выступает! На каком хочешь собрании может речь произнести! Умный он… талантливый. И собой Толя — что говорить! — красивее всех из ребят. Не то что скуластый Сережа со своим носом бабкой…

Ну хорошо. Пусть так. Пусть Толя всем взял, и в жизни он будет какую-нибудь большую работу работать. Может, и орден получит. Пусть так. Но неужели Толя один все дороги займет? Неужели, если Толя такой герой, то ему, Сереже, уж и ни успехов, ни интересных дел, ни открытий каких-нибудь в жизни не достанется?..

Неправда! У Толи своя дорога, а у Сережи своя. Пускай Толя поплывет как большой корабль, а Сережа — как маленькая лодочка. Ну и что ж? Может, Толя будет управлять… ну, всей областью. А Сережа будет с оленями. Он будет приручать их, одомашнивать. Он будет изучать панты и все, что из них делают. И он, может быть, потом про это про все напишет книгу…

А может, займется лимонником. Очень интересное растение — лимонник. Идет охотник по лесу, или зоолог, или еще какой человек, устанет, выбьется из сил. Тогда он садится, разводит костер и кипятит чай из лимонника. Выпьет кружку — и снова он бодрый, и снова может идти, двигаться, делать свое дело. Вот что такое лимонник! Химики уже занимаются им. Может, и Сережа возьмется за это и какое-нибудь открытие сделает.

А то еще — женьшень. Везде на научных станциях уже сажают плантации женьшеня. Говорят, похуже дикого получается. А может, Сережа начнет изучать, как и где растет дикий женьшень, и создаст саженному точно такие же условия, и у него женьшень вырастет таким же драгоценным, как те редкостные корни, которые люди находят в тайге…

А Светлана пусть глядит на одного Толю Серебрякова. И все пусть глядят только на него одного и только про него говорят. Сереже этого ничего не нужно…

Так успокоил себя Сережа и уснул. А занозинка в сердце осталась. Ну и пусть осталась. Пусть сидит там, о ней знает только Сережа. И не узнает больше никто и никогда.

Ветер гулял по совхозной улице. Домики словно прижались к земле, испугавшись бури, и закрыли глаза. Ни одно окно не светилось, только лампочки на столбах жмурились и мерцали, словно пытались разглядеть что-нибудь сквозь дождь.

Лишь в одном домике, возле кладовых, еще горел огонь. У кладовщика Теленкина сидели гости. Гости эти были случайные. Шли по своим делам биологи с научно-исследовательской станции. Недалеко от совхоза их застала гроза, и они остались переночевать.