Рози — моя родня

Гонория с трудом приняла сидячее положение и устремила на них мутный взгляд. При этом пеньюар ее сдвинулся настолько, что Адриан смущенно отвел глаза.

— Так-то, — сказал Этельберт. — Теперь тебе получше?

— Нет, — ответила Гонория скорбным контральто, чем-то напоминающим наиболее низкие ноты тубы Этельберта Клипа. — Мне плохо… очень плохо.

— Что ж, — философически произнес Этельберт, — джин на пустой желудок — не самая лучшая замена завтрака.

— Я никому не нужна, — мрачно возвестила Гонория, и, к великому испугу и замешательству Адриана, из глаз ее покатились по щекам, падая на пышный бюст, огромные слезы.

— Очень даже нужна, любовь моя, — заверил Этельберт. — Все тебя просто обожают.

— Неправда, — всхлипывала Гонория. — Они завидуют мне, моему мастерству.

Этельберт вздохнул и воздел очи к небесам.

— Адриан, — сказал он. — Будь другом, пройди к служебному входу, принеси Гонории чашку чаю. Ей станет полегче.

— Ничто, — высокопарно возгласила Гонория, прижимая в драматическом жесте одну руку ко лбу, другую к груди, — ничто, одна лишь смерть способна принести мне облегчение.

При этом ее пеньюар совсем сполз с плеч, и Адриан поспешил удалиться, пока пухлое тело Гонории не обнажилось совершенно. У служебного входа в застекленной будке, в окружении множества ключей сидел гномик с роскошными бакенбардами, у которого Адриану удалось выпросить большую кружку чая.

Вернувшись в гримерную Этельберта, он с удивлением обнаружил, что от хмельного уныния Гонории не осталось и следа. Она каталась по кушетке, заливаясь смехом, явно вызванным какой-то шуткой Этельберта.

— О Господи, — вымолвила Гонория, садясь и вытирая слезы, — ты просто несносен, Этельберт, честное слово.

— Долой тоску, — отозвался он, вручая ей кружку.

Гонория сделала глоток и смерила Адриана оценивающим взором, потом завернулась поплотнее в пеньюар и приняла величественную позу.

— Кто это? — спросила она.

— Адриан, — сообщил Этельберт. — Он будет участвовать в спектакле вместе со своим слоном.

— Разрази меня гром! — рявкнула Гонория так, что Адриан невольно вздрогнул. — Только слона нам еще не хватало. Уже половина моих лучших реплик заглушается дурацким звоном цимбал, которые зачем-то понадобились этому Клеттеркапу. Оркестр нарочно играет не в лад, чтобы испортить мои лучшие сольные номера, а теперь по сцене еще будет топать слон, украшая ее горами навоза.

— Ничего подобного, — заверил ее Этельберт, — это очень чистоплотное животное.

— Между прочим, — сказал Адриан, до которого начало доходить, как следует укрощать капризную натуру Гонории, — когда мистер Клеттеркап нанимал меня, он заявил, будто у него такая выдающаяся исполнительница ведущей роли юноши, что только самый лучший… э… самый лучший…

— Реквизит, — подсказал Этельберт.

— Вот именно, самый лучший реквизит может соответствовать ее таланту.

Гонория округлила глаза.

— Правда? Он так сказал? — спросила она.

— Ну да. — Адриан чуть порозовел.

— Успех, — вздохнула Гонория. — Наконец-то признание. Разумеется, вы можете приводить своего слона, дружище.

Она грациозно кивнула Адриану.

— Спасибо, — отозвался он.

— И я обещаю содействовать тому, чтобы он достойно смотрелся на сцене, — сказала Гонория.

— Большое спасибо, — повторил Адриан, спрашивая себя, способна ли вообще даже такая темпераментная особа, как Гонория, при всем желании оттеснить Рози на задний план.

— Ну ладно, пошли, — вступил Этельберт. — Пора нам потолковать со стариной Клеттеркапом и выяснить, какая роль отводится тебе и Рози.

Остаток дня был, мягко выражаясь, утомительным. Как постановщик мистер Клеттеркап явно крайне смутно представлял себе, что годится и что не годится для сцены, и чем больше он шумел, и бесновался, и рвал на себе волосы, тем все только хуже запутывалось. В гареме султана началась потасовка, когда выяснилось, что по замыслу Клеттеркапа половине невольниц надлежало стоять за решетчатой конструкцией восточного типа, где они были бы скрыты от зрителей. Люди, выходящие направо, сталкивались с людьми, входящими справа, и под конец все до того сбились с толку, что исполнительница ведущей роли девушки (хрупкое создание с пушистой шевелюрой, хотя и не состоящее в родстве с мистером Клеттеркапом, но запросто обращавшееся с ним) то и дело впадала в истерику и принималась по ошибке петь арии исполнительницы ведущей роли юноши. Естественно, Гонория отвечала на это роскошными припадками, и в конце концов на сцене началось такое, что Клеттеркап был вынужден разрешить всем на десять минут удалиться в гримерные, чтобы привести себя в порядок.

Пока длился короткий перерыв, Клеттеркап вызвал на сцену Адриана.

— Так, парень, — сказал он, — шагай за мной. Вот это, видишь, дворец султана.

Пройдя через размалеванные декорации за дворцом, он вошел на соседний сектор сцены, где в окружении сутулых пальм стояло нечто, изображающее скалу. Мистер Клеттеркап объяснил Адриану, что в этой скале помещался вход в пещеру Али-Бабы.