Она с ходу обняла меня и наградила таким поцелуем, какие английские цензоры обычно вырезают из французских фильмов. При этом Урсула жужжала, точно рой пчел, одержимых сексом, и прижималась ко мне всем телом, чтобы как следует ощутить всю прелесть объятия и подтвердить свое самое искреннее расположение. Несколько пожилых леди и один хорошо сохранившийся (как коринка в портвейне) отставной бригадир уставились на нас с сладострастным отвращением. По лицам было видно, что они ждут — сейчас я сорву с Урсулы одежды и изнасилую ее на месте, на священном полу кафе «Кадена». Поднатужившись, я вырвался из ее объятий.
— Я думал, ты замужем, — заметил я.
— Так и есть, дорогой. Скажи, я стала лучше целоваться?
— Лучше, — ответил я. — А теперь садись, и выпьем кофе.
— Ты можешь взять мне мороженое?
— Конечно.
Я заказал кофе и мороженое.
— Ну, ты прямо цветешь, — сказал я.
— Правда?
— Точно, ты выглядишь замечательно. Я вижу, ждешь прибавления.
— Дети — это што-то ижжумительное, — сообщила она, набив рот мороженым.
— Не сомневаюсь, — отозвался я.
Проглотив мороженое, она наклонилась и стукнула меня влажной ложкой по руке, давая знать, что сейчас я услышу нечто чрезвычайно важное.
— Знаешь, что об этом люди говорят? — вопросила она своим звонким голосом.
Посетители, забыв о еде, дружно приготовились услышать, что последует дальше. Я не знал, куда деваться.
— Нет, — ответил я. — А что они говорят?
— Так вот, — сообщила она, весело помахивая ложкой, — сколько ни предохраняйся, все равно залетишь.
Мы допили кофе, потом прошлись по магазинам, затем состоялся обещанный ленч.
— Ты скучаешь по мне, дорогой? — осведомилась Урсула, потягивая вино.
— Конечно, скучаю. Ты всегда была одной из моих самых любимых подруг.
— Правда, жаль, что нельзя быть замужем и иметь возлюбленного?
— А ты попробуй, — предложил я.
— Нет-нет, я на это неспособна. Но ты ужасно милый.
— Забудь.
— Все равно, думаю, теперь я тебе не понравилась бы, — задумчиво произнесла она. — Я изменилась, стала совсем неинтересная.
— В самом деле? — усомнился я, глядя на полную жизни, милую женщину.
— Точно, — ответила она с серьезным выражением в своих больших синих глазах. — Боюсь, теперь я стала одной из тех, кого называют мелкие божоле.
— Зато отменного урожая, — отозвался я, поднимая бокал.
Рози — моя родня
От автора
Хотя многие откажутся мне поверить, официально заявляю, что перед вами почти правдивый рассказ. Под этим я подразумеваю, что Рози и Адриан Руквисл существовали на самом деле. На мою долю выпала честь лично встречаться с Рози. Почти все описанные в книге приключения происходили в действительности. Я всего лишь кое-что добавил и немного приукрасил.
Я глубоко благодарен мисс Айлин Мэлоуни — это от нее я узнал про Рози и Адриана Руквисла, так что она первоисточник сей сказочной истории.
Хочу также поблагодарить лорда Котэнча, джерсийского бейлифа сэра Роберта Ле Мазурье и секретаря бейлифа, мистера Катленда за любезное разрешение присутствовать на заседании суда в Сент-Хельере, чтобы проникнуться тем, что авторы любят несколько высокопарно называть атмосферой. Я благодарен также мистеру Джону Лэнгину, который проверил, насколько точно мною изложены юридические процедуры. Спешу, однако, добавить, что мое толкование закона совершенно не согласуется с тем, как отправляется правосудие на острове Джерси.
Еще я благодарю мистера Суонсона, позволившего мне заглянуть за кулисы Королевского оперного театра и поведавшего много увлекательных деталей из его истории.
Мистер Дуглас Мэтьюз, сотрудник Лондонской библиотеки, не пожалел сил, подбирая для меня книги, относящиеся к описанному периоду. И вновь хочу подчеркнуть — если я в чем-то ошибся, это моя вина, а не его.
И наконец, я просто обязан поблагодарить мою секретаршу, мисс Дорин Эванс, которая весьма кстати перед тем, как прийти ко мне, служила секретарем коронера и делопроизводителем в судебных органах и снабжала меня полезными сведениями в ходе написания этой книги.
Ужасный поступок одного дядюшки
Нимало не подозревая, что уготовила ему судьба, Адриан Руквисл стоял в одной рубашке перед зеркалом и сам себе корчил рожи. У него было заведено каждый день в семь утра, в своей спальне наверху, общаться таким образом с собственным отражением. Зеркало было большое, в позолоченной широкой раме, и рябая серая поверхность его походила на щербатый лед водоема под конец суровой зимы. Сам Адриан и его комната казались в зеркале окутанными мутной мглой, как если бы на них глядели сквозь густую паутину. Адриан созерцал свое отражение с известной долей неприязни.
— Тридцать лет, — укоризненно произнес он. — Тридцать лет… Половина жизни прошла! А что ты повидал? Что совершил? Ничего!