Розмысл царя Иоанна Грозного

Выводков на четвереньках отполз к противоположной стене. Рука зашарила нетерпеливо по опояске. Пальцы, путаясь, долго развязывали неподдающийся узел, а заворожённый взгляд ни на мгновение не отрывался от подволоки. Ещё небольшое усилие, и конец кушака повиснет на дожидающемся крюке.

Умиротворённый покой сладкой истомой охватывал тело.

«Ещё немного, и навсегда, до страшного Христова судища, запамятую яз и себя, и Онисима, и её…»

Но не успело в мозгу сложиться имя невесты, как сразу рассеялся могильный туман и исчезли призраки.

— Так вот она — ласка боярская! — поднимаясь во весь рост, процедил жёстко рубленник. — Так вот она — служба верная!

Жалко согнувшись, он присел на край лавки и так оставался до полудня.

Мысль о самоубийстве уже не тревожила. Думалось только о том, что нужно выручить во что бы то ни стало Клашу. Один за другим оживали рассказы странников и беглых людишек о вольнице запорожской, о волжских казаках и разбойничьих шайках, что таятся в непроходимых лесах и грабят на больших дорогах торговые караваны.

«Туда! Туда с нею бежать! Нынче же ночью выручить из полона и увести!»

Как выручить девушку — не представлялось отчётливо. Но это и не нужно было ему. Важно было раньше всего самому вырваться поскорее из трапезной, а там всё сделается само собой.

Васька бочком подобрался к окну. Перед глазами раскинулась вся, до последних мелочей знакомая ему, усадьба.

Он зло сжал кулаки.

«Не яз буду, ежели голову не отсеку боярину, а вотчину со всем добром в полыме не размету!»

Когда загремел засов и в трапезную вошёл Антипка, рубленник уже с видимым спокойствием выводил на двери углём мудрёные наброски птиц, стараясь точно придерживаться фряжских подлинников.

К вечеру, в сопровождении вооружённых холопей, явился боярин. В стороне с восковою свечою в вытянутой руке согнулся подобострастно Антипка.

— Робишь?

Васька отвесил поклон.

— Роблю, господарь!

Симеон одобрил наброски и приказал выдать умельцу овсяную лепёшку и луковицу.

Выводков благодарно припал губами к краю княжеского кафтана.

Ряполовский прищурился.

— Ласков ты, смерд! — И, к Антипке, строго: — Зря, видно, болтаешь! Отпустить его в починок ночь ночевать.

Став на колени, рубленник стукнулся об пол лбом.

— Воистину, херувимскою душой володеешь, князь-осударь!

Ваську отпустили в починок, приказав двум дозорным следить за ним.

Не спалось Выводкову в опустевшей без Клаши избе. Он то и дело выбегал на улицу и там, ожесточённо размахивая руками, страстно жаловался на своё горе кромешной тьме, как будто дожидался от неё утешения.

Перед рассветом ему удалось забыться в сарайчике, рядом с похрапывающим Тешатой.

Но сын боярский только притворялся, что спит. Он слышал всё, о чём вполголоса кручинился рубленник безмолвной мгле.

Полные горечи и злобы к боярину жалобы пробудили в нём притихшие было мысли о мести и вновь всколыхнули вверх дном смятенную душу.

Не дождавшись, пока холоп проснётся, Тешата осторожно толкнул его в плечо. Васька испуганно раскрыл глаза.

— Тише… Се яз… Тешата.

И, придвинувшись вплотную, неожиданно поцеловал соседа в щёку.

Рубленник принял поцелуй как знак сочувствия своему горю. Сердце его наполнилось глубокой признательностью.

— Ты… тебе…

Нужно было сказать что-то такое, чтобы сразу отблагодарить сторицею за его тёплую ласку, но на ум приходили такие бесцветные и пустые слова, что Васька только вздохнул глубоко и, махнув безнадёжно рукою, примолк.

Сосед наклонился к его уху.

— А что затеял, — Бог порукой, яз во всём на подмогу пойду.

И, почувствовав, что холоп недоверчиво уставился на него, простёр руки к небу.

— Перед Пропятым… Обетованье даю перед Пропятым не быть в деле твоём соглядатаем и языком, но споручником.

Он трижды перекрестился.

— Веруешь?

Выводков мужественно потряс его руку.

— Верую.

Обнявшись, они возбуждённо зашептались о чём-то.

* * *

Было за полдень. Выводков заканчивал дверную резьбу, когда его внимание привлекли резкий звон накров и барабанный бой.

— Не до скоморохов, — недовольно поморщился он и подошёл к окну.

С поля, с починков и деревеньки спешил на выгон народ. Через двор двое холопей несли боярское кресло. Окружённые сенными девушками, важно выплывали боярыня с дочкой.

В трапезную ворвался тиун.

— Не слыхивал сполоха, что ли?!

И скрылся так же поспешно, как и пришёл. Васька готов был перенести любую пытку, только бы не быть на суде боярском над Онисимом. Но боязнь навлечь подозрение заставила его идти на выгон.

Сгорбившись и качаясь из стороны в сторону, из погреба вышел старик.

Батожник огрел его изо всех сил батогом. Узник вздрогнул, слезливо заморгал и поплёлся к помосту, где восседал уже князь. Батожник непрестанно подгонял его батогом.

Затаив дыханье, стояли потупясь людишки. Нужно было напрячь всю силу воли, чтобы выжать на лицах тень улыбки. Спекулатари и языки не спускали глаз с толпы, и всех, в ком подмечали сочувствие Онисиму, нещадно секли бичами.

Старик остановился перед Ряполовским, расправил слипшуюся бороду, снял шапку и, кряхтя, опустился на колени.

Марфа весело фыркнула.

— Поглазей, матушка! У смерда-то кака шишка потешная на макушке от батога!