Розовая пантера

…Мама, Маша и голос за спиной: «Ты должна написать заявление в милицию». Обернулась: «Не дождешься. Это еще зачем?» — «Ты должна…» — «Я же сказала. Сто раз уже сказала, что я сама хотела. Никто не собирался меня насиловать, какое может быть заявление, отстаньте от меня, придурки…» Мама плачет. «Маша, Машенька, прошу тебя…» — «Не дождетесь!» — «Да послушай, послушай же ты…» Что-то про общественное мнение. Дико, невообразимо дико. Ей-то какое дело до общественного мнения, и что вообще означают эти слова? «Все уже знают. Об этом все уже знают, ты понимаешь?» — «Кто — все?» Что-то про какие-то выборы, которые должны состояться… Он так и сказал — должны состояться. Эх, плюнуть бы в эту рожу официальную. «Если не хочешь до суда дело доводить — заберешь через пару дней свое заявление. Заберешь по-тихому, чтобы никто не узнал. Я тебе обещаю, с ним ничего не случится. Я позвоню, с ним все будет в порядке. Подумаешь, пару дней…» — «Зачем? Я не понимаю, зачем тогда?» — «Не понимаешь? Господи, да что же здесь понимать? Ведь взрослая уже, трахаться научилась, а понять, что к чему…» — «Мы просто целовались…» — «Сергей! Прекрати, прошу тебя!» — «А ты-то куда лезешь? Нашла кого защищать… Обо мне подумала, чем это все для меня обернуться может?» — «Сергей, прошу тебя…» — «Подумала, что это означает для меня и для людей, которые наверняка теперь обо всем этом узнают… Для людей, которым листовки с моей предвыборной программой в ящики кидают… Да замолчи ты наконец!» — «Не смей… Не смей так разговаривать с мамой, слышишь?» — «Сергей… Маша, Машенька…» Мама плачет. «Да ты ведь подонок, ты ведь… Тогда…» — «Что — тогда?» Холодный взгляд — в упор. Она уже вдохнула воздух в легкие, чтобы сказать. Сказала: «Тогда…», и вдруг снова — папа: «Ты ведь знаешь, она у нас слабая. А мы с тобой должны быть сильными…» Должны быть сильными. Должны. «Мам, успокойся. Не плачь, пожалуйста. Все будет нормально…» — «Ничего уже не будет нормально! Я сейчас сам… Сам к нему пойду и набью ему морду, поняла?!» — «Не пойдешь! Не сделаешь!» — «Сделаю, еще как сделаю…»

…Мама и Маша. «Послушай, дочка… Тебе лучше уехать. Сама понимаешь, в этой школе учиться теперь… И вообще, сама понимаешь…» Маша смотрит в упор. «Это потому, что он так захотел?» — «Перестань, неужели ты не понимаешь, так будет лучше. Там хорошую школу найдем, потом в институт устроим, в какой захочешь. У Сергея большие связи…» — «Да провались он к черту вместе со своими связями! К черту, оба вы! Ни видеть, ни слышать не хочу никого! Завтра, завтра же уеду, радуйтесь, что избавились…»

— Что ты сказала?

— Я сказала, что мне нужно десять тысяч. Сейчас.

— У тебя случилось что-то?

Она промолчала.

— Послушай, Машка. Да ты пройди, что ж, так и будешь на пороге стоять?

Она послушно прошла в глубину комнаты, опустилась на краешек кожаного кресла.

— Ну вот, прошла. Что я еще должна сделать, чтобы получить то, что мне нужно?

— Повзрослеть, — ответил он тихо, — только этого, наверное, никогда не случится. Не понимаю почему…

— Потому что я была маленькой, а потом сразу стала старой. Куда уж теперь взрослеть.

— Старой, говоришь, стала… А выглядишь прекрасно, только лицо бледное.

— Послушай, мне нужны деньги. Мне не слишком приятно, ты прекрасно понимаешь, сидеть здесь и общаться с тобой…

Он усмехнулся:

— Подобная дипломатичность еще никого не приводила к успеху, знаешь…

Она встала.

— Не дашь?

— Да успокойся ты, сядь. Дам, конечно, неужели не дам. Я просто поговорить с тобой хотел, сказать кое-что, раз уж ты пришла…

— Ну говори, раз уж я пришла, — ответила она, продолжая неподвижно стоять на месте.

— Я хотел сказать тебе. — Он поднялся из-за стола, шагнул к ней и остановился в двух шагах, почувствовав, видимо, что дальше приближаться не следует. — Хотел сказать тебе, чтобы ты всегда… всегда обращалась, не стесняясь, за помощью. Если тебе что-нибудь понадобится, если что-то случится, ты всегда можешь… И еще. Знаешь, я… Я очень сильно люблю твою маму. Очень сильно. Всегда любил, полюбил, как только увидел в первый раз, и до сих пор люблю. Только ведь людям свойственно совершать ошибки. Никто от них не застрахован, пойми… Нет такого человека, который в жизни не совершил бы ни одной ошибки. Главное — понять и попытаться исправить. Хоть как-то искупить свою вину… Я виноват, знаю. Перед ней, перед тобой. Если можешь, прости… Прости меня, если можешь, Машка. Ведь жизнь — такая сложная штука…

Что-то дрогнуло внутри — лишь на секунду.

— Послушай, мне деньги нужны. Меня там ждут внизу. Мне некогда…

Он повернулся, молча подошел к столу, достал из ящика ключ, открыл стоящий в углу сейф, пошелестел бумажками.

— На, возьми. Тебе, может, больше надо?

— Больше не надо. Я отдам месяца через три.

— Да брось ты, не нужно ничего отдавать…

— А я отдам. — Она не глядя расстегнула сумку, просунула в щель тонкую стопку фиолетовых купюр, снова застегнула замок. — Спасибо.