Розовые очки

Михаил только кивал, что согласен с ними, и опять начинал песню про «умение владеть красотой письма».

Катя долго пробыла в офисе издательства и так увлеклась разговорами о литературе, что чуть не забыла приготовить ужин.

К семи вечера все вчетвером сели за стол. На ужин были паровые котлеты и рис с овощами.

Маргарита Абрамовна положила на тарелку только ложку риса и принялась поучать сына:

— Окончил такой престижный вуз в Бостоне! И работаешь каким-то дизайнером? Катя, вы тоже не можете повлиять на будущего мужа?

— Нет, Маргарита Абрамовна. Не могу. И не хочу. Пусть Гера занимается тем, что ему нравится.

— А детей ваших кормить кто будет? — ехидно спросила она.

— Мама, я неплохо зарабатываю, прекрати, пожалуйста, эти разговоры.

— Неплохо… вот именно такой у тебя уровень. А я учила тебя быть лучшим! Помнишь Гарика из твоего класса? Он открыл на Манхеттене юридическое агентство — процветает, деньги лопатой гребет, а ты?

Герман встал, вытер салфеткой рот и обратился к Кате:

— Я жду тебя в спальне. Устал…

Данила еле держал себя в руках, чтобы не взорваться.

Кате было неловко. И стыдно. За Маргариту Абрамовну. Казалось бы, человек стоит на самом краю жизни. Разве не сейчас то самое время, чтобы оглянуться, проанализировать прошлое, сделать какие-то выводы и изменить свое поведение?

Мир и без того жесток и несправедлив, зачем его усложнять? Почему не принять сына таким, какой он есть?

Катя вспомнила, что недавно читала рейтинг сожалений пожилых людей. И на первом месте был пункт: «Я сожалею, что у меня не было смелости, чтобы прожить жизнью, правильной именно для меня, а не жизнью, которую ожидали от меня другие». Катя не была пенсионеркой, и жизненного опыта у нее было не так много, но в свои сорок лет она осознала это — нельзя заниматься тем, что тебе не нравится. Даже большие деньги не принесут тебе счастья, если тебя по утрам тошнит ходить на работу и здороваться с теми людьми, которые тебе неприятны.

Почему же Маргарита Абрамовна еще этого не поняла?

Катя встала, поставила свою грязную тарелку и приборы в посудомойку, пожелала всем спокойной ночи и направилась в спальню.

Герман был расстроен, он лежал на постели с книгой, но Катя понимала, что он просто смотрит на буквы и не видит их.

— Больше всего в детстве я ненавидела, когда мама меня сравнивала с Валей, Колей, Олей. Вот Леночка такая молодец, а ты, Катери-и-и-и-ина? А я знаешь, что делала?

Герман вопросительно посмотрел на девушку.

— А я, дура, смотрела на Леночку и пыталась быть такой, как она. Ведь тогда меня мама полюбит! Я бегала за пятерками, рыдала, когда получала четверки и один раз чуть не убилась за тройку. Даже не буду тебе об этом рассказывать, — она махнула рукой, достала из гардероба новую пижаму и направилась в ванную.

Когда вернулась, свет в спальне был потушен, Гера лежал к ней спиной и делал вид, что спит.

Катя решила его не тревожить. Иногда нужно просто помолчать, чтобы стало легче. Лечит не только время, но и тишина.

Катя залезла под одеяло и вспомнила школу. Она тогда свято верила в то, что если не будет отличницей, то родители ее не будут любить. Казалось бы, что плохого в четверке? Но у нее тогда уже срабатывала бинарная система: или все или ничего. Если она получит четверку, то опозорится, и родители никогда ее не полюбят. Катя уже в том возрасте умела сама себя так накрутить, что ненавидела и презирала за слабости и ошибки.

И в этой ситуации ей бы очень помогла мать, если бы сказала, что оценки — это не главное. Но, к сожалению, Светлане Николаевне очень нужен был гениальный ребенок, которым бы она хвалилась, а не стыдилась. «Я в твоем возрасте…» — это была любимая фраза ее мамы.

Вспоминая все это сейчас, Катя понимала одно: как хорошо, что она изолировалась, живет сейчас самостоятельно и делает то, что хочет!

За завтраком мама Германа вела себя на редкость сдержанно: не учила жизни, не язвила, не упрекала. Катя приготовила ей отварное яйцо и засушенный тост. Она съела всего четвертинку хлеба и, сославшись на усталость, ушла в свою спальню.

— Что-то ей совсем плохо, Гер, — заметила Катя.

— Да… она сегодня не белая, а синяя какая-то, — поддержал наблюдения Данила.

— Может, врача вызовем? — предложила Катя.

Мужчины переглянулись.

— Я схожу, поговорю с ней, — сказал Герман и решительно направился в спальню к матери.

Вернулся он через несколько минут, потухший и унылый. Сказал, что мама хочет провести весь день в кровати.

Мужчины стали собираться на работу, а Катя принялась готовить обед: рыбу и овощи на пару.

Через пару часов она заглянула в комнату свекрови и когда открыла дверь — все сразу поняла. Маргарита Абрамовна лежала на постели ровно, сложив руки на груди. Проверять пульс даже не имело смысла. Катя еще вчера догадалась, что женщина прилетела к сыну не в гости, а умирать.

Катя набрала Данилу, тот не удивился и, подняв трубку, спросил:

— Нам прийти?

— Да.

Организацию похорон взял на себя Данила. Герман в основном сидел с поникшей головой или смотрел на всех мутным взглядом.