Читаем Розовый Меркурий полностью

Я был тогда еще мелким начинающим чиновником. Попперу шел уже четвертый де­сяток. Он знал лично всех богачей, о которых в коммерческом мире говорили, как о полу­богах. Поэтому я очень ценил знакомство с ним. Поппер не был слишком говорлив и об­щителен. Наше знакомство ограничивалось, главным образом, тем, что он писал на моем ночном столике свои письма и грелся у моей печки. Бедняга жил в этом же доме под са­мой крышей, в комнате, где не было печки.

Обычно, когда он заходил ко мне, мы перекидывались с ним несколькими словами о погоде и о заработках. После этого я углублялся в свою коллекцию, а Поппер, если ему нечего было делать, вытаскивал из кармана потрепанный томик библиотеки Реклам и принимался за чтение. Это была его единственная книга — немецкие стишки румынской королевы Кармен Силвы с портретом автора после титульного листа, — и он всегда носил ее с собой. Всякий раз, когда он читал мне и пояснял стихи коронованной поэтессы, то впадал в какое-то мечтательное состояние и его взгляд словно уходил в бесконечность. А так как у меня в комнате бесконечность была ограничена, то он смотрел в угол, где стоял умывальник. Он любил Кармен Силву.



Как-то я показал ему на румынских марках супруга поэтессы. Тогда Поппер под­стриг свою ежистую бороду согласно образцу бородки Карла I в школе будущих парик­махеров, конечно, бесплатно.

Мы были знакомы уже с год. Однажды, в июле, он пришел ко мне крайне опечален­ный.

—  Нам придется расстаться, господин Крал. Я уезжаю в Америку.

—  Что это вам взбрело в голову?!

—  Мне ничего не взбрело в голову. Зачем мне должно взбредать что-нибудь в голову? Я и здесь всем доволен. Но председатель еврейского благотворительного обще­ства господин Гринфельд — он торгует недублеными и дублеными кожами — подсчитал, что я обошелся здешним евреям только за этот год в четыреста одиннадцать гульденов, и он считает, что я самый большой шнорер во всей Праге. Он сказал, что теперь мне уже никто не даст ни одного крейцера, но господа сложатся и пошлют меня в Америку. Воз­можно, что они дадут мне на дорогу десяточки две, чтобы у меня было кое-что для нача­ла…

—  Что ж, Америка, — подбодрял я беднягу, — это не так уж плохо.

—   Если бы это была Америка! Но посылают меня в Южную Америку. Гринфельд сказал, что в той, настоящей Америке достаточно евреев, и они бы хорошенько отбла­годарили нас, если бы им из Праги прислали впридачу как раз такого шнорера, как госпо­дин Поппер.

—  О, так Южная Америка еще лучше, — утешал я Поппера, — там ведь растет кофе и какао, и если будет кое-что для начала, то вы легко найдете себе дело.

—  Да это не настоящая Южная Америка! —горестно воскликнул снова Поппер. — Там столько евреев, что они не дали бы погибнуть своему человеку. А это — Огненная Земля! Какой-то свекор господина Гринфельда посылает туда жесть для крыш через Гам­бург, и меня повезут туда с грузом. Гринфельд сказал, что там нет еще ни одного еврея.

— Да ведь это же как раз страна, придуманная для вас, Поппер! Поезжайте туда, покажите, на что вы способны и не осрамите нас там.

Поппер начал готовиться к отъезду. Я не сумел дать ему на дорогу достаточно сове­тов. Что я сам знал об Огненной Земле? То, что половина ее принадлежит Чили, а вторая половина Аргентине. Но я все же не позабыл посоветовать ему хорошенько следить там за марками и посылать их мне, а я буду их здесь продавать владельцам бумажных магазинов для юных потребителей, и таким путем у него всегда будет небольшое подспорье. Я дал ему на дорогу несколько воротничков, галстук и полдюжины носков. Это был неплохой подарок от бедного писаря.

Поппер уехал в августе, а в декабре я уже получил от него несколько строк. Он пи­сал, что на Огненной Земле вообще никаких марок нет. До почты несколько сотен кило­метров. Поэтому письма и плату за их пересылку передают владельцам судов, курсирую­щих вдоль аргентинского побережья, или индейцам, когда они отправляются через остров к чилийскому порту, и капитаны или индейцы сдают там письма на почту. Значит, он мне никаких марок не пришлет. Наконец, он сообщил, что купил себе золотой прииск и завтра начнет копать золото.



Перейти на страницу:

Похожие книги

Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Раковый корпус
Раковый корпус

В третьем томе 30-томного Собрания сочинений печатается повесть «Раковый корпус». Сосланный «навечно» в казахский аул после отбытия 8-летнего заключения, больной раком Солженицын получает разрешение пройти курс лечения в онкологическом диспансере Ташкента. Там, летом 1954 года, и задумана повесть. Замысел лежал без движения почти 10 лет. Начав писать в 1963 году, автор вплотную работал над повестью с осени 1965 до осени 1967 года. Попытки «Нового мира» Твардовского напечатать «Раковый корпус» были твердо пресечены властями, но текст распространился в Самиздате и в 1968 году был опубликован по-русски за границей. Переведен практически на все европейские языки и на ряд азиатских. На родине впервые напечатан в 1990.В основе повести – личный опыт и наблюдения автора. Больные «ракового корпуса» – люди со всех концов огромной страны, изо всех социальных слоев. Читатель становится свидетелем борения с болезнью, попыток осмысления жизни и смерти; с волнением следит за робкой сменой общественной обстановки после смерти Сталина, когда страна будто начала обретать сознание после страшной болезни. В героях повести, населяющих одну больничную палату, воплощены боль и надежды России.

Александр Исаевич Солженицын

Классическая проза / Классическая проза ХX века / Проза