— Ну да… насчет цены надо спросить у деда, он на лугу копнит сено: в общем-то, это его вещи, но ничего, возьмите их с собой. Раз они валялись десятки лет, значит, не нужны. Говорили даже, что пригласят цыгана, который разъезжает и собирает старье. Деньги же вы привезете.
Не значило ли это, что девушка хочет встретиться с ним еще раз? Алнис низко поклонился.
— Мне кажется, что… что этот лоскут от одеяла тоже мог бы вам пригодиться. В деревне выткан, цвета хорошо подобраны… — Девушка вытащила из груды старья узел ветоши. Старые блузки с вырванными кнопками, ветхие передники — все было связано обрывком полосатого одеяла. Да, этот обтрепанный лоскут одеяла, поблекший от времени, все же сохранил в себе глубокую зелень еловой хвои, коричневатость хлебной корки, цвет одуванчика — словом, и лес, и луга!
— Да, здесь ткачиха долго отбирала нитки, прежде чем вложить их в ткацкий станок. Мы торопимся, у нас так не получается… — вздохнул Алнис.
— Ну так берите! Это я вам дарю. — Девушка вытряхнула тряпки и протянула лоскут одеяла Алнису.
Алнис тщательно спрятал его в рюкзаке и подумал, что этот чердак, если получше присмотреться, на самом деле уютно сумеречное помещение. А если бы еще вплести камыш в то кресло, то можно славно с идеи, у торцового окошечка и глядеть на просторы солнечных полей.
— Спасибо, большое спасибо! Я вам тоже хочу что-то подарить…
— Мне пришло на ум! — Девушка приложила палец ко лбу. Палец был потрескавшийся и серый. Такой случается от долгой прополки. — У одного моего родственника есть такой забавный музыкальный ящик, в котором металлический валик дергает струны на медных пластинках. Я даже не знаю, как называется такая штуковина.
— Что? — Это, наверное, музыкальная шкатулка, какую Алнис видел в Рижском музее мореплавания. Миллион! — Где он живет?
Но девушка не желала выпускать инициативу из своих рук.
— Знаете, я сначала созвонюсь с ним.
— Тогда я вам послезавтра или послепослезавтра позвоню!
— Пентес сорок пять двадцать пять.
Во дворе Алнис вытащил из пионов корзинку с цыплятами, сгреб ее обеими руками, как вазу, и протянул девушке:
— Пожалуйста, это за одеяло!
Как только девушка взяла корзинку, Алнис отдернул свои руки и застенчиво добавил:
— Дареному коню в зубы не смотрят…
Цыплята, почуяв смену хозяина, жалобно запищали.
— Это же не конь, а цыплята! — Девушка сняла с корзины полосатую рубашку. — Даже не цыплята, а петухи!
— Мне на рынке в Бирзгале всучили, говорили, что это, мол, курицы и что в деревне таких ищут. Если это петухи, значит, меня надули… Наверное, догадывались, что я рижанин. Если вы их не оставите себе, они погибнут.
— Что же я скажу домашним?
Алнис пятился задом в сторону аллеи.
— Да что-нибудь придумаете.
Девушка, видя, что такой большой парень удаляется, не сказав даже "до свидания", забыла про тридцать цыплят.
— Когда вы… пожелаете уплатить за звонок и за ключ, так знайте — наш хутор называется Гундегас. А меня звать Инта, Инта Зилите. Иначе вы не сможете позвонить, если не будете знать моего имени. Днем я на практике в садоводстве, я учусь в Булдури декоративному садоводству. — Теперь этот увалень будет знать, что и у нее есть по крайней мере среднее образование. Потом каждый сделал шаг навстречу — и оба пожали друг другу руку. И расстались, глубоко вздохнув, с интернациональным приветствием "Чао-о"..
Шагая огромными шагами по испещренной тенями от липовых ветвей аллее, Алнис чувствовал себя великолепно. Уже в первом заходе напал на следы музыкального ящика. Возможно, получится бизнес даже в сотнях. Познакомился с оригинальной девушкой. А вообще-то он был дураком — зачем ложился на пол? Что могла ему пришить милиция? Что он сделал? Называл себя крысоловом? Граждане, кто из вас видел, спрашивал в свое время Остап Бендер. Свидетелей нет, есть только утверждения частных лиц. Единственное пятно в биографии — никелированные конские погремушки и календарь "Зубоскала". Но из-за этого не поднялась бы рука у милиционера возбудить дело даже за мелкое воровство, хотя были и усугубляющие вину обстоятельства:, длинные волосы, борода, сапоги на шнурках и жилет. Надо было позволить, пусть зовет милицию. От волнения осрамился. Да, трудно быть жуликом.
Решив, что на сегодня сделано достаточно, он вернулся в село, в магазине каменного дома купил две бутылки молока и батон белого хлеба. На берегу реки он приметил копны сена и, утомившись от зноя, свернул туда поесть и подремать до сумерек.
Выбрав большую копну на вешалах, Алнис вполз под нее, в этот сенной сарайчик, втащил рюкзак, снял сапоги и вытянулся: надо было проверить, не высовываются ли наружу голые ступни, от дороги их могли бы увидеть, а огромные размеры его ног смогли бы вызвать тревогу среди местных блюстителей порядка. Нет, копна прикрывала и ступни. Алнис погрузился в ароматный сон.
Разбудили его тамтамы судьбы: в ухо залезло маленькое насекомое, для большого там места не было гулять по барабанной перепонке, но устроило оно невыносимый шум.