Розы и хризантемы

— Что значит почему? Все, что имело начало, должно иметь и конец.

— Почему?

— Ну что — почему, почему! Потому что так устроено. Иначе не бывает.

— А что начнется, когда война кончится?

— Мирное время.

— А потом опять будет война?

— Нет, почему? Не обязательно.

— Но ведь все, что имело начало, должно иметь и конец. Значит, когда мирное время кончится, начнется война.

— Я уж, бог даст, до этого не доживу…

— Иди, причешу тебя, — зовет мама из кухни.

Она варит суп на керосинке и боится, чтобы не убежало. Тетя Наташа тоже что-то варит — на своей керосинке — и поет:

— Темная ночь, спят облака… Ты не спишь и, над детской кроваткой склонившись, вздыхаешь…

Беззубый гребешок раздирает свалявшиеся волосы. Я потихоньку ною:

— Больно…

— Ничего, потерпишь, — говорит мама.

— Больно! — Я начинаю реветь в голос.

— До тебя мне дойти нелегко, а до смерти — четыре шага! — поет тетя Наташа.

— Замолчи сейчас же! — сердится мама. — Сейчас же замолчи, скотина, пока я за тебя не взялась как следует!

— Господи, чего вы ее мучаете и сами мучаетесь? — говорит тетя Наташа. — Давно бы остригли, и дело с концом. И вшей меньше…

— У нее нет вшей, — отвечает мама и продолжает терзать мою голову. — Что, что ты хочешь? Хочешь ходить нечесаная, как пугало огородное?

— Отрежь мне косы!

— Не говори глупостей! Никто такие волосы не режет.

— Почему?

— Потому что красивые.

— Разве я виновата, что красивые?

— А, что с балбесом разговаривать — только время терять.

— Суп ваш бежит, — говорит тетя Наташа.

— Ах, боже мой! Что же это такое?! — Мама кидается к кастрюле. — Ведь специально приоткрыла крышку… Ну что за несчастье! И суп убежал, и чисть теперь эту проклятую керосинку! Делаешь самый маленький огонек, и все равно бежит…

Тетя Наташа уходит к себе в комнату.

— Все из-за тебя, из-за твоих капризов дурацких! Всю душу вымотала, паршивка! Дрянь, скотина! Хочешь для нее же что-то сделать, так нет — фордыбачится! Стой как человек, не смей хвататься за гребень! Еще реветь мне будешь? Это я должна реветь!

— Больно!!!

— Больно? Так тебе и надо, что больно! Так тебе и надо! Дрянь такая! У всех дети как дети, а у меня урод проклятый!

Я изворачиваюсь, выхватываю у нее гребень и с силой швыряю об пол.

— Что?.. — Мама отпускает мои волосы и замирает над гребнем. — Боже мой… Какое варварство… Три зуба… Последние три зуба! Что же это такое? Что за сволочь такая… Отдаешь последние силы…

Я выскальзываю потихоньку в коридор и прячусь в уголке между двумя дверями.

— Нина Владимировна, наши войска вступили в Румынию! — сообщает тетя Наташа, выскакивая из своей комнаты. — Сейчас по радио сказали!

— Какое мне дело до этой чертовой Румынии! — отвечает мама. — Пусть она сквозь землю провалится! Когда я уже сдохну, наконец!.. Когда избавлюсь от этого всего!

— Да ладно вам, Нина Владимировна, — говорит тетя Наташа. — Нашли, ей-богу, из-за чего убиваться — расческа вшивая! Ей так и так пора на помойку!

— Как вы легко рассуждаете! Как будто мне кто-то даст новую! Волей-неволей приходится держаться за то немногое, что осталось… Но какая редкостная мерзавка!.. И главное, не знаешь, куда от нее деваться. Хоть беги из собственного дома! Я только спрашиваю себя, где был мой разум? Как я могла обречь себя на такую муку?

Хорошо бы убежать от нее, думаю я, вжимаясь в стенку. Но куда? На улице нельзя жить — очень холодно… Может, спрятаться в метро?..

— Нина Владимировна! На Пресне калоши дают! — объявляет Наина Ивановна, появляясь в квартире.

— Что вы говорите? — откликается мама. — Давно?

— Не знаю. Пока, говорят, есть.

— Так надо мчаться… А не слышали, только взрослые или детские тоже? Мы идем разыскивать дядю Талю. Мы никогда еще не ходили так далеко. Мама писала в разные места, и ей ответили, что дядя Таля живет теперь в Тушино. Мы идем в Тушино.

— Видишь столбик? Да вот, вот! Куда ты смотришь? Вот! Видишь — цифра, единица? Такими столбиками отмечают километры. Раньше отмечали версты, а теперь — километры.

— Что это — километры?

— Ну как что? Километр — это тысяча метров.

— А что это — тысяча?

— А, что с балбесом разговаривать.

Впереди перед нами гора, а в ней проход.

— Это метро? — спрашиваю я.

— Не метро, а тоннель под каналом, — объясняет мама.

— Что это — канал?

— Канал — это как река. Помнишь, в Красноуфимске была река?

Да, правда, в Красноуфимске была река. Мы с папой ходили через мост на ту сторону. Там был лес. И ягоды. Я находила много ягод, а папа их почему-то не видел. И всегда удивлялся: «Как ты их замечаешь? Это, наверно, потому, что ты маленькая и глазки у тебя ближе к земле». А потом его забрали на фронт…

— Мы сейчас проходим под каналом, — говорит мама. — У нас над головой вода.

Я смотрю наверх, но никакой воды не вижу.

Мы ходим от дома к дому. Мама у всех спрашивает, где живет дядя Таля, но никто не знает. Домов много, и все они похожи друг на друга.

— Все, — говорит мама. — Зайдем еще сюда, если нет, значит, бесполезно и искать.

Мы заходим в беленький одноэтажный дом и находим дядю Талю и его жену тетю Аню. Мама плачет, тетя Аня тоже плачет.