Розы и хризантемы

— В нашей комнате будут жить другие, а мы можем убираться куда угодно! Полтора года высылала последние гроши! Ложки масла ни разу не купила! А теперь должна сквозь землю провалиться!.. — Мама очень сердится.

Я смотрю, как она раскрывает свою сумку, — у нее дрожат руки. Она роется в каких-то бумажках, роняет то одну, то другую.

— Вот, пожалуйста — все квитанции до единой! Счастье еще, что сохранила.

— Так подавайте на него в суд, — говорит молодая женщина, она стоит у дверей.

— Да, — говорит мама, — подумать только, так мечтала: приеду наконец, отдохну. В своей комнате, среди своих вещей. Так нет — ходи, судись, доказывай!.. Боже, что за проклятье такое! Вставай, — обращается она ко мне. — Ничего, кроме страданий!.. Последняя радость и та оборачивается несчастьем!

Темный длинный коридор. Кто-то говорит:

— Не закрывайте дверь, не видно.

Стулья вдоль стен все заняты. Мне очень хочется сесть.

— Ничего, постоишь, — говорит мама, — не велика барыня.

В маленькую комнатку впускают по нескольку человек. Мы должны ждать своей очереди. Я потихоньку присаживаюсь на корточки у стены.

— Встань сейчас же, немедленно вставай! — сердится мама. — Всю грязь решила собрать.

Я встаю.

— Долго еще?

— Можно подумать, что мне доставляет большое удовольствие здесь торчать!

Я отодвигаюсь от нее подальше и незаметно снова опускаюсь на корточки.

— А ну поди сюда! Я что, не говорила тебе, чтоб ты не смела садиться? Ты что, русского языка не понимаешь? Отвечай, что ты молчишь?

— Я устала…

— Ну конечно! Она устала, а я нет. Я никогда не устаю. Грязь, гадость, все плюют, а она уселась!

Женщины молча смотрят на нас, потом отворачиваются.

Зайти бы наконец в эту комнату… В коридоре очень холодно, я дрожу. Низенькая перегородка посреди комнаты качается вверх-вниз, вверх-вниз. Женщина за перегородкой тоже качается, и мама вместе с ней.

— Адрес? — говорит женщина.

— Беговая, семь.

— Не наш участок. Следующий!

— Как же так? Мне же сказали… Я весь день жду!

— Не знаю, гражданка, что вам сказали. Следующий!

— Так куда же мне обращаться?

— Гражданка, здесь не справочная. Не задерживайте. Следующий!

Мы выходим на улицу.

Земля под ногами раскачивается и толкает меня то вправо, то влево.

— Ведь русским языком спрашиваешь! — возмущается мама. — Нарочно два раза переспросила. А теперь оказывается — совершенно в другом месте. И день потерян… Иди как следует! Что за ребенок — черт поганый!..

Мне хочется лечь на землю и немножко отдохнуть, но я боюсь потерять маму. Я иду, иду и падаю.

— Вставай, что такое?! Вставай сейчас же! Что за наказание такое! Сама еле на ногах держишься, а тут изволь мучайся с ней! Не смей реветь!

Разве я реву? Я не реву.

— Тысячу раз тебе сказано: идешь — смотри под ноги! Все как об стенку горох. Иди как следует! Ты что, думаешь, что я буду тебя тащить?

Я стараюсь идти, это ноги не хотят двигаться. Земля качается и вертится. Я хватаюсь за маму.

— Не висни на мне, не смей на мне виснуть!

Мы подходим к нашему дому и заходим в подъезд. Почему-то вместо того, чтобы открыть дверь нашей квартиры, мама принимается ходить по кругу: мимо нашей двери, мимо двух соседних, по ступенькам вверх и опять: мимо нашей двери, мимо двух соседних…

Зачем она это делает? Зачем она ходит по кругу?

— Что с тобой? Что такое?!

Я слышу ее голос, но ничего не вижу и не могу ничего сказать. А потом пропадает и голос.

Кто-то тормошит меня, сажает, держит за плечи.

Я открываю глаза. Какой яркий свет… Больно смотреть… Рядом со мной на кровати сидит женщина в белом платье. Сбоку стоит мама. Женщина открывает черную коробку и достает оттуда две резиновые трубочки. Я пугаюсь и пытаюсь вырваться.

— Не вертись, сиди как следует, — говорит мама.

Женщина всовывает трубочки себе в уши — хорошо, что не мне! — и прижимает к моей груди какую-то холодную железную штучку.

— Дыши!

Я не знаю, чего она от меня хочет, и замираю.

— Дыши вот так! — Она показывает, как надо дышать.

— Дайте чистую ложечку, — говорит она маме.

— Наталья Григорьевна… — обращается мама к двери, — у вас не найдется чайной ложечки?

За дверью та женщина, которую я уже видела раньше. Она смотрит на нас сквозь стекло.

— Сейчас принесу. — Она исчезает и возвращается с ложкой.

— Открой рот, — говорит женщина в белом и засовывает мне ложку в горло.

Я давлюсь и вырываюсь.

— Подержите ей голову. У нее корь. И воспаление легких. Очевидно, осложнение. Когда она заболела?

— Только что, — говорит мама. — То есть вчера… Мы с ней вышли, она, правда, капризничала, но я не подумала…

— Насморк, кашель давно?

— Кашель? Я как-то не обратила внимания… Мы ведь только что с поезда. Кто знает? Может, и простудилась в дороге… Знаете, теплушки эти насквозь продувает. Одно название…

— Я вам выпишу сульфидин и красный стрептоцид, — говорит белая женщина, запихивая обратно в коробку свои трубочки, — будете давать три раза в день. И теплое питье. Побольше. Если есть, давайте молоко.

— Какое молоко! Откуда? — говорит мама. — Вы смеетесь!.. Я тут без ничего — ни денег, ни карточек. Даже из вещей ничего нет… Он так внезапно явился, среди ночи… Доктор, вы считаете, это опасно?