Розы любви

Оставалось еще три шара. Он вытер вспотевшие ладони своей снятой рубашкой и послал в лузу четвертый шар. А затем, уже бравируя своей ловкостью, загнал последние два шара одним ударом.

Едва сдерживая нетерпение, он торопливо закатил в лузы ее синие шары.

— Пришло время расстаться с корсетом, Клариссима.

Плавно поводя бедрами, она подошла к Никласу, потом повернулась спиной, чтобы он мог распустить шнуровку се корсета. Поскольку для ее стройной фигуры не требовался длинный корсет, охватывающий и талию, и бедра. Клер носила более удобный короткий, доходящий только до талии. Сделанный из белого стеганого канифаса[23], он плотно облегал ее торс, обеспечивая ровную твердую поверхность, на которой так хорошо сидели платья, и соблазнительно приподнимал и без того высокие груди.

Хотя Никлас за свою жизнь расшнуровал уже немало корсетов, сейчас его пальцы вытягивали шнурки из петель неуклюже, будто в первый раз. Больше всего ему мешало то, что сорочка была очень тонкой и он мог явственно видеть контуры ее ног и бедер.

Когда шнуровка корсета была наконец распущена, он стянул с ее плеч узкие бретельки, потом просунул руки у нее под мышками и обхватил ладонями ее груди. Ее соски под тончайшей тканью сорочки тут же напряглись. Когда он погладил их подушечками больших пальцев, Клер втянула ртом воздух и затаила дыхание. А потом, ни мгновения не колеблясь, слегка подвинулась назад, так что все изгибы ее тела оказались прижатыми к его телу.

B тут все его самообладание рассыпалось в прах. Схватив Клер за талию, Никлас повернул се, поднял и посадил на край бильярда так, что их лица оказались па одном уровне. Он поцеловал ее с пожирающей страстью, и она ответила ему с не меньшим пылом. Опьяненный желанием, он втиснулся между ее ног и начал ласкать ее бедра, задирая подол ее нижней сорочки все выше.

Вдруг, к его несказанному изумлению, рука Клер скользнула вниз по его груди и животу. Когда ее пальцы неуверенно сомкнулись вокруг его разгоряченной плоти, он едва не взорвался. Уже совершенно не владея собой, он опрокинул ее на спину, так что она оказалась лежащей навзничь па бильярдном столе. Ложась на нее, он не думал ни о чем, кроме того, что надо поскорее снять все еще разделяющую их одежду.

— Хватит, Никлас! — внезапно сказала она. И, повысив голос, добавила: — Сейчас же перестань.

Он замер и попытался сосредоточить свой затуманенный вожделением взгляд на ее лице.

— Господи, Клариссима, только не сейчас, — хрипло проговорил он — Дай мне показать тебе…

На лице ее отразилось смятение чувств, однако в голосе не было сомнения:

— Хватит! Сегодняшний поцелуй окончен. Его точно парализовало: он не мог ни завершить начатое, ни отодвинуться от нее. В напряженной тишине с особой ясностью послышался бой часов, стоящих в гостиной. Один, два, три…

Двенадцать. Ликуя, он сказал:

— Полночь. Начался новый день, Клариссима. Время для следующего поцелуя.

И, наклонившись, жадными губами прильнул к ее груди.

Глава 21

Клер пришлось собрать в кулак всю свою волю, чтобы приказать Никласу остановиться, но на большее ее уже не хватило. Остатки ее сопротивления окончательно рухнули, когда его горячие губы припали к ее груди, перенеся се в иной, волшебный мир. Она молча выгнула спину, прижимаясь к нему еще теснее и уже не помня, отчего она хотела положить этому конец, потому что теперь у нее не было иной воли, кроме желания.

Никлас стянул бретельку сорочки с се плеча и начал целовать вторую грудь; теперь его губы касались уже ее обнаженной плоти, а не тонкой материи сорочки. Клер лихорадочно гладила его обнаженную спину, сжимая и разжимая перекатывающиеся под кожей мышцы. Его руки проложили огненную дорожку вниз, к потаенному месту между ее бедрами. Когда он коснулся его. Клер застонала и замотала головой, потому что у нее не было слов, чтобы выразить все неистовство сжигающей ее страсти.

Его искусные пальцы начали ласкать влажные складки ее сокровенной плоти, раздвигая их и проникая все дальше. Затем она ощутила, как в нее входит что-то твердое и тупое, входит медленно, по настойчиво. Инстинктивно она поняла, что Никлас предлагает ей то утоление, которого жаждало ее тело, и подалась вперед, с нетерпением ожидая его.

И тут ее пронзила такая острая боль, что от желания не осталось и следа. Чувствуя себя так. словно ее раздирают надвое, она с силой уперлась руками в его плечи.

— Перестань!

Он оцепенел, нависнув над ней, и глядя на нес с перекошенным лицом. Проникшее в ее плоть твердое орудие угрожающе подрагивало, словно готовое само собой ринуться вперед. Охваченная болью и паникой, не помышляющая больше ни о морали, ни о мести. Клер взмолилась:

— Пожалуйста, перестань.

Мгновение все висело на волоске. Затем он рывком поднялся, шепча ругательства; жилы на его руках напряглись и вздулись.

Облегчение, которое почувствовала Клер, когда он отделился от ее тела, тут же сменилось полным смятением. Боже милостивый, как же она могла допустить такое? Ее охватил жгучий, мучительный стыд. Поистине: посей ветер и пожнешь бурю…