Розы на руинах

– Синди, ты даже не знаешь, как ты должна быть счастлива, что у тебя двое таких замечательных братьев. Они будут обожать тебя, когда ты вырастешь и станешь настоящей красавицей… хотя они и сейчас тебя обожают.

Бог мой! Если бы только она знала! Но Малькольм сказал, что красивые женщины глупы. Я посмотрел на Эмму, которая красивой не была и быть не могла. А она – умнее?

Эмма подняла глаза и встретилась со мной взглядом. Я поежился. Да, некрасивые женщины умнее. Они-то знают, что мир не станет прекраснее только оттого, что они красивы.

– Барт, ты мне так и не сказал, что бы ты хотел попросить у Санта-Клауса.

Я пристально поглядел на маму. Она прекрасно знает, что бы я хотел.

– Пони! – ответил я.

Я вытащил из кармана перочинный нож, который мне дал Джори, и стал ковырять ногти. Мама поглядела на мой нож и перевела взгляд на коротенькие волосы Синди, которые только-только начали отрастать.

– Барт, убери этот нож. Он меня нервирует. Ты можешь случайно порезаться.

Она чихнула, а потом еще два раза. И так всегда по три раза. Вытащила из сумки платок, высморкалась. Заражает своими микробами воздух, которым я дышу.

Джори до темноты так и не пришел. Когда он наконец вошел и сразу закрыл за собой дверь своей комнаты, он был весь вымокший и несчастный. Мама нахмурилась, а я злорадно усмехнулся. Вот ты и поплатилась: твой дорогой, самый любимый сыночек больше тебя не любит. Вот что такое наказание за грех.

Дождь все лил. Мама смотрела на меня большими глазами, лицо ее было бледно. Волосы пушистой волной обрамляли лицо. Многие мужчины нашли бы ее прекрасной. Я выдернул волосок и, зажав кончик зубами, разрубил его ножом надвое.

– Хороший нож, – сказал я. – Острый, как лезвие бритвы. Хорошо им резать волосы, ноги, руки…

Я усмехнулся: мне понравилось, что она испугалась. Я ощутил власть. Джон Эймос прав: женщина – это жалкое, робкое подобие мужчины.

Дождь усилился. Ветер завывал и хлестал в окна; было темно, холодно. Темно и холодно. Эмма уехала. Был четверг, и она не могла даже в такую погоду не навестить подругу.

– Не принимайте близко к сердцу, мэм, – сказала она маме в гараже. – А то вы стали плохо выглядеть. То, что у вас нет температуры, не означает, что вы не можете заболеть. Барт, веди себя хорошо и не причиняй маме беспокойства.

Я пошел на кухню, по дороге представляя себе, что моя рука – это крыло самолета. Поэтому я смахнул несколько тарелок на пол, и по полу растеклась кремовая лужа, а на ней рассыпались ягоды винограда, моя порция хлопьев…

– Барт, ты специально сделал это!

– Да, мама, ты всегда говоришь, что я делаю все это с тайной целью. Мне приятно, что ты еще раз убедилась в своей правоте.

И я тут же подхватил свой стакан молока и выплеснул ей в лицо. У нее была быстрая реакция, только поэтому она убереглась.

– Как ты смеешь, Барт! Когда придет твой отец, я ему расскажу о твоем поступке, и уж он тебя накажет.

Да, я знал, как он поступит. Возьмет меня за шиворот, начнет читать лекцию о послушании родителям и уважении к матери. Наказание не больное, а лекцию я слушать не стану. Я буду слушаться только Малькольма.

– Что ж ты не отлупишь меня, мама? Давай… Посмотрим, что ты можешь сделать, чтобы унизить меня.

Тут я вынул нож и направил на нее, готовый дать отпор. Она чуть не упала в обморок.

– Барт, как ты можешь так себя вести, если знаешь, что я сегодня нездорова? Ты же обещал отцу… Что я сделала, что ты так не любишь меня?

Я злобно усмехнулся.

– Где ты взял этот нож? Это не тот, который тебе подарил Джори.

– Старая дама по соседству дала мне его. Она даст мне все, что я попрошу. Если я скажу, что хочу ружье, она даст мне, если кинжал – она тоже купит. Потому что она такая же, как ты, – слабая, готовая сделать все, чтобы я любил ее, хотя на всем свете нет женщины, которую я полюбил бы.

В маминых глазах был настоящий страх. Она придвинулась ближе к Синди, которая в это время сидела, не обращая на нас внимания, на своем высоком стуле и делала кашу из печенья и молока. Потом она заталкивала все это руками в рот, пока вся не перемазалась и не вымазала стол. И ее за это не наказывали.

– Барт, иди сейчас же в свою комнату. Закрой дверь изнутри, а я запру тебя снаружи. Я не хочу тебя видеть, пока не приедет отец. А так как ты не желаешь завтракать, я думаю, ты обойдешься и без ланча.

– Не смей приказывать мне. Если ты будешь упорствовать, я расскажу всему миру, что вы делаете с так называемым «мужем». Брат и сестра живут друг с другом. Живут во грехе. Предаются блуду!

Это слово я взял у Малькольма.

Пошатнувшись, мама поднесла руки к лицу; высморкалась, положила платок в карман брюк и подняла на руки Синди.

– Что ты собираешься сделать, сука? Использовать Синди как щит? Не пройдет… я достану вас обеих… И полиция меня не тронет. Потому что мне только десять лет, только десять, только десять… – продолжал повторять я, как пластинка, которую заело.

В ушах у меня стояли наставления Джона Эймоса. Я говорил как во сне: