Розы на руинах

Он поразил меня жестокостью, проступившей на его лице, когда он держал маму. Джори бы бросился на него и защитил маму. Но я – я не знал, что делать. Ведь Бог должен покарать маму за грехи, а если я стану ее спасать, что тогда Бог сделает со мной? К тому же Джори больше меня. Папа часто говорил, что все, что ни делается, к лучшему; значит, так и должно было случиться. Но все же я чувствовал себя глубоко несчастным.

Мама, похоже, не нуждалась в моей помощи. Она резко двинула головой, и искусственная челюсть Джона хряснула. Я ясно слышал этот звук. А мама уже была вне досягаемости. Джон с яростью бросился на нее. Он готов был убить ее, он сам стал ангелом мести!

Мама коленом резко ударила ему в живот. Джон вскрикнул и согнулся пополам, а потом рухнул на пол и стал кататься по полу, крича:

– Будь ты проклята!

– Будь ты проклят, Джон Эймос Джексон! – закричала ему мама. – Если ты прикоснешься ко мне еще раз, я выцарапаю тебе глаза!

Тем временем бабушка поднялась на ноги и встала, шатаясь, посередине комнаты, пытаясь надеть порванную вуаль. В этот момент мама залепила ей такую пощечину, что бабушка упала в кресло.

– Будь же и ты проклята, Коррина Фоксворт! Я надеялась, что никогда больше тебя не увижу. Я надеялась, что ты умрешь в этом «скорбном доме», избавишь меня и себя от агонии последнего свидания, от звука твоего голоса, который я когда-то любила. Но мне не везет. Мне бы стоило знать, что ты чересчур сосредоточена на своих черных помыслах, чтобы оставить нас с Крисом. Ты, как и твой отец, изо всех сил цепляешься за жизнь, которую и жизнью-то нельзя назвать.

Я никогда не подозревал, что у моей матери такой дикий темперамент. Ее характер, оказывается, совершенно как мой. Я был потрясен и испуган. Я не дыша смотрел, как мама возит старую бабушку по креслу, а потом они обе покатились на пол, не замечая все еще стонавшего Джона Эймоса, который, казалось, уже не встанет. Мама снова придавила своим телом бабушку, снимая с ее пальцев дорогие украшения. Бабушка слабо старалась защитить свои сокровища.

– Прошу тебя, Кэтрин, не делай этого, – умоляла она.

– Ты! – рычала мама. – Как я желала видеть тебя поверженной, умоляющей. Тогда, к своему несчастью, я тебя пожалела, но теперь мой день отмщения! Смотри, что я сделаю с твоими побрякушками! – Она собрала все кольца в кулак и швырнула в пылающий огонь камина. – Вот, гляди! Кончено! Это нужно было сделать в ту ночь, когда умер Барт.

С торжествующим видом она подхватила Синди и побежала в холл одевать ее. Она схватила свое пальто… А Джон Эймос наконец поднялся, бормоча что-то о дьявольском отродье, которое надо уничтожить.

– Чертова шлюха, надо ее прикончить, пока она не наплодит еще этого дьявольского отродья!

Я явственно слышал это. Может быть, мама не слышала?

Я выбрался из своего убежища, так и не замеченный бабушкой, которая сидела на полу и плакала.

Мама уже была одета и обута, но подошла к двери, чтобы взглянуть на бабушку.

– Что ты сказал, Джон Эймос? Я слышала, ты назвал меня чертовой шлюхой и дьявольским отродьем? Скажи это мне в лицо! Не осмелишься? Ну что же ты? Я больше не та испуганная девочка! Теперь мои ноги и руки сильны, а твои – немощны. Теперь ты так просто со мною не справишься.

Он направился в ее сторону, держа в руке кочергу, которую, должно быть, взял из камина. Мама расхохоталась: он показался ей несерьезным противником. Она стремительно пригнулась и вновь ударила его сзади здоровой ногой с такой силой, что он рухнул ничком, выкрикнув в отчаянии ругательство.

Я тоже вскрикнул. Все шло совсем не так, как планировали Бог устами Джона Эймоса и я. Я не ожидал, что сам Джон поднимет на маму руку.

Тут мама увидела меня, и ее глаза испуганно расширились, а лицо побледнело. Она прошептала:

– Барт…

– Джон Эймос сказал мне, что я должен делать, – прошептал я.

Услышав это, она резко обернулась к бабушке:

– Полюбуйся, что ты наделала. Ты настроила моего собственного ребенка против меня. Ты способна даже на убийство. Ты отравила Кори; ты отравила существование Кэрри настолько, что она наложила на себя руки; ты убила Барта Уинслоу, когда послала его в огонь спасать старуху, которую не стоило и оставлять в живых; а теперь ты отравляешь сознание моего сына. Ты избежала правосудия, инсценировав сумасшествие. Но ты не была невменяемой, когда подожгла Фоксворт-холл. Это был, наверное, твой единственный в жизни умный шаг. Но теперь пришел мой черед.

С этими словами она подбежала к камину, схватила совок для золы, отбросила в сторону экран и начала выбрасывать горячие красные угли на красивый восточный ковер.

Как только ковер задымился, мама закричала мне:

– Барт, надевай пальто, мы уходим! Мы уедем так далеко, что она никогда не сможет найти нас, никогда!